фанфик временно заморожен.

Отредактировано Physical (26.03.2012 15:32:24)

Evelina.
Эм, привет, дорогая. Меня здесь целую вечность не было, но я не забросила рассказ.
С одной стороны, я рада, что вызываю у тебя эмоции, с другой стороны - эти эмоции такие грустные... но и фанфик не о счастливой любви.
Всё. Это конец. Со смертью одного умрут все. Они ведь семья, верно? Но не отчаивайся, конец будет... не сказать, чтобы радостным, конечно нет, но... обнадёживающим или трогательным, как сказать-то...
В общем, скоро сама прочитаешь.
Спасибо, что ты здесь. Жду тебя.
Надеюсь, не забыла про Сияние.

Какой-то резкий хлопок разбудил только что заснувшего Кирка. Он приподнялся на локтях, уставился в темноту на несколько секунд и тут же рухнул обратно в кровать. Спать. Никуда не вставать. Плевать, что там происходит, ему надо выспаться. Полночи он метался в кровати, вставал пить, засыпал на несколько минут и тут же просыпался, не находя себе места. Скип уже приготовился уснуть, как снаружи послышались нарастающие крики, топот, какой-то скрежет. Полежав среди измятых простыней ещё минут пять, Кирк понял, что заснуть сегодня не удастся. «Какого чёрта Бобби отпустил эту тупую шутку про труп? Это из-за неё я не могу заснуть», - думал Скип, выходя из номера в коридор отеля. Нет, решительно настоящий кошмар! Пятизвёздочный отель, а что-то всё время хлопает, падает, щёлкает! Тут Скип очнулся от своих мыслей, потому что увидел разрастающуюся толпу служащих отеля, разбуженных постояльцев, охраны, суетящихся медиков. Всё бы ничего, только толпа ломилась в номер Бобби. Внутри всё похолодело. Вам знакомо это чувство неизбежности, страха, оцепенения? Это мерзкое, затопляющее живот чувство, когда в ушах отдаётся бешеный стук собственного сердца, а пальцы леденеют и будто отмирают? Прерывисто дыша и не чувствуя пола под ногами, Скип протиснулся сквозь испуганных людей. Они избегали смотреть ему в глаза, что-то мямлили и расступались. Он шагнул в комнату и не сразу понял, что произошло – в нос ударил запах крови, внутренностей, живот свело и ноги подкосились, так что он бы упал куда-то в угол, если бы пожилой мужчина в форме полицейского не поддержал его. Но и он поспешил отойти от Скипа подальше, а может, его просто позвали коллеги.

Светлый резной паркет был забрызган кровью и кусочками мозга. Боб лежал то ли на боку, то ли на животе, держа в руке пистолет. Из его пробитой насквозь головы текла алая, ещё, должно быть, горячая кровь, смешиваясь в струйки, стекающие по вискам, по губам, по шее. Каштановые волосы, заплетённые во множество тонких кос, пропитались кровью, и она капала с них большими, тяжёлыми каплями. Лица не было видно.
Скип тихо сполз вниз по стене. Ещё пару минут назад его друг был жив, а теперь всё. Это конец. И ничего теперь не исправить, да и что исправлять, если ничего не осталось, кроме дырявого черепа и лужи засыхающей крови. Стоило ли стремиться к чему-то, мечтать, работать, терпеть, если в один прекрасный момент твой лучший друг пустит себе пулю в висок? Зачем? Больше Кирка ничего не волновало: ни суета, ни полицейские, разгоняющие зевак, ни крики фанатов, захлёбывающихся слезами, ни даже голая мёртвая девка, непонятно откуда тут взявшаяся. Скип смотрел на своего мёртвого друга с отрешённым лицом. Не думал, не страдал, ничего не хотел, просто смотрел на мёртвого Бобби Гарфилда, на своего доброго друга, которому вышибло мозги героином или ромом, или он просто помешался, так ли уж это важно теперь? Скип смотрел и единственным его даже не желанием, а подобием желания было, чтобы отсюда ушли все эти чужие люди, чтобы их оставили вдвоём. Но вот Бобби накрыли белой простынёй, которая тотчас начала покрываться красными пятнами, положили на носилки и куда-то увезли. Больше Скип никогда его не видел.
12 лет спустя

Меня зовут Скип Кристофер Кирк, мне 37 лет. Я родился в Бриджпорте, штат Коннектикут. Мою мать звали Анна Роуз Купер, но это вам вряд ли интересно. Моего отца звали Кристофер Анджей Кирк – это всё, что я о нём знаю, так что не бойтесь долгих скучных историй о моём семействе. Такие истории любят рассказывать кумушки в вязаных кофточках аляповатых расцветок, кумушки с задницей размером с переносной мини-холодильник фирмы Либхер. Я не ношу вязаных кофточек, и моя задница так и осталась поджарой, хотя теперь это мало кого волнует. Уже двенадцать лет я являюсь пациентом психиатрической лечебницы «St. Frederic», что находится примерно в двух часах езды от Нью-Йорка. Врачи говорят, что у меня защитный нейропсихоз (отрицание реальности – прим. Physical), что я псих. Они заблуждаются, хотя я сам отчасти виноват – когда ты лежишь в психиатрической больнице, не стоит крушить стёкла и искать этого засранца Бобби. Но они ошибаются, я абсолютно здоров, у меня даже ещё встаёт на медсестёр. Я просто хочу увидеться со своим старым другом, Бобби Гарфилдом, с этим прохвостом. Не думайте ничего плохого, я очень люблю его, хотя он давненько не заглядывал ко мне. Не будь я таким добрым, можно было бы обидеться на них всех. Двенадцать лет, а меня ни разу никто не навестил! Ни Джиа, ни Том, ни Билл, ни Бобби. Ни-ко-го. Хотя о чём это я, чёрт побери, это не какой-нибудь пансионат для проведений райских каникул, это дерьмовая психушка! Ты здесь один, старина Скип, совсем один. А помнишь, как за тобой бегали толпы красоток, как ты пел на огромной сцене перед тысячами людей? Как они кричали твоё имя? Хорошее было времечко, надо сказать! Ба, сейчас уже почти девять вечера, скоро принесут лекарство. Что за лекарство, если от него становится только хуже? Такая чертовщина в голову лезет, что только держись! Вот если б я всё то, что мне видится после этого «лекарства» рассказал врачам, меня бы… а что ещё можно сделать со мной? Возможно, стоит рассказать, понаблюдать за их реакцией?
Недавно привиделось, ей богу, рассказывать страшно, будто Бобби-то помер давным-давно, что он застрелился в каком-то отеле, и теперь его кости желтеют в могиле. И что все померли, что моя красавица Джиа… фу, говорить грешно! Идёт медсестра.
Что-то не так: обычно одна Синди приносит мне лекарство, а теперь за ней идут три врача. Двух я знаю – пожилой мужчина с большими кучерскими усами – это мистер Зигвер, добрый человек с приятным, убаюкивающим голосом, а вон тот, справа, молодой Бинглз – это франт и щёголь почище меня. Он хороший врач, но до мистера Зигвера ему, конечно, далеко. Но кто третий?
Едва они вошли, мне стало не по себе: мистер Зигвер, всегда смотревший прямым, открытым взглядом своих ясных голубых глаз, теперь глядел куда-то вбок, стараясь не встретиться со мной глазами. Бинглз нервно теребил стопку больничных листков и даже оторвал краешек у одного из них. Синди не отрываясь смотрела на свои белые туфли и тихонько всхлипывала. Я понял, что она старается не разрыдаться в голос. Я внимательно посмотрел на незнакомого мне человека – было видно, что он не врач: чёрный костюм-тройка, кожаный портфель, плотно сжатые губы, бледное, вытянутое лицо с резко очерченными скулами и чёрными-чёрными глазами. Его глаза были чернее угля, черны настолько, что невозможно было отличить зрачок от радужки. Я мысленно окрестил его марсианином. Самым отвратительным в марсианине, помимо глаз, были его туфли. Чёрные, лакированные, скрипящие туфли, в которых отражались больничная койка, я, лампа и кусок Синди, всё настолько искривлённое и изуродованное, что стало даже обидно и зло на эти туфли. Марсианин мне не понравился. Даже не пообщавшись с ним, я пришёл к выводу, что он человек злой. Я хотел, чтобы он поскорее убрался вон. Вместо этого марсианин кашлянул, сделал шаг ко мне и заговорил железным, лязгающим голосом:
- Меня зовут мистер Дерексон, я работаю в департаменте здравоохранения и помощи недееспособным людям и людям с ограниченными возможностями. Наш департамент занимается… - и полилась длинная, зазубренная, произнесённая не одну сотню раз скучная речь о департаменте здравоохранения, его работе, его целях и средствах исполнения этих целей и ещё о многом том, что никому никогда не было интересно. Марсианин говорил бесцветным, серым голосом, будто читал смертный приговор и желал поскорее покончить со всеми формальностями, зажарить на электрическом стуле своего заключённого, а потом с чувством выполненного долга отправиться в любимый бар, пропустить кружечку пива и поболтать с товарищами на скучные темы, потом вернуться домой к начинающей толстеть, но всё ещё влезающей в сорок шестой размер жене, съесть недосоленный бифштекс, заняться скучным сексом и, отвернувшись к стенке, заснуть сном без сновидений. Скип смирно сидел на кровати, свесив ноги в полосатых штанах, с видом человека отрешённого. Пару раз он проявлял интерес к болтовне марсианина, но интерес этот быстро затухал. Синди отпустили, и она с взглядом, полным отчаяния и чего-то невысказанного, тихо вышла за дверь. Скип слышал, как она зарыдала. Наконец, марсианин заткнулся. Все помолчали.
- Вы меня не слушали? – с тем же постным лицом осведомился человек.
- Нет, не слушал, - безмятежно ответил Кирк, подняв глаза, - мне было скучно. – Человек улыбнулся, высказав первую эмоцию за последние десять минут:
- Я вас понимаю. Изолированность от мира, отсутствие новостей - всё это угнетает. Государство предлагает вам лечение. Это новые, сильно действующие препараты, которые помогут излечиться от вашего недуга, и вы сможете жить полноценной жизнью.
- В смысле, меня отпустят? – Человек замялся, обвёл глазами комнату и уклончиво сказал:
- Всё зависит от результатов лечения. Если они окажутся положительными, то да, вас не станут задерживать. Если же нет, то вы останетесь здесь. Как видите, вы ничего не теряете.
- Я согласен, - выпалил Скип. Человек велел расписаться здесь и здесь, потом достал белую пачку, в которой, судя по звону, были ампулы, и удалился, пожав руку Скипу и мистеру Зигверу. Едва за ним закрылась дверь, Бинглз швырнул листки на тумбочку и всплеснул руками, желая что-то сказать мистеру Зигверу. Старый доктор посмотрел на него долгим, уставшим, забитым взглядом, голубые его глаза потухли и говорили: «Знаю, я сам всё знаю. Ничего не поделаешь, Бинглз. Выбора нет». Бинглз нервно сглотнул и отвернулся от Скипа. Воцарилось молчание. Мистер Зигвер готовил лекарство, грустно склонив седую голову набок, и, казалось, даже стеклянные ампулы издают печальный звон, похожий на похоронный звон колоколов.
- Скип, - надрывающимся голосом сказал доктор, - если почувствуешь тошноту, резь в глазах, если ухудшится зрение или будут ещё какие-нибудь недомогания, сразу скажи. Это сильно действующий препарат, он должен восстановить работу участков коры головного мозга. Ты отрицаешь реальность, твой организм включил защитный механизм – придумал другой мир, в котором всё хорошо. Но это иллюзия, мираж. Лекарство должно встряхнуть тебя. Сначала ты почувствуешь лёгкую усталость, сонливость, затем тебе станет очень жарко и тревожно, это нормально. Ты готов?
- Да.
- Начнём. Мистер Бинглз, приготовьте на всякий случай носилки, четыре кубика хлороформа и пятикубовый шприц.

Скипу закатали правый рукав, намазали сгиб руки спиртом, и мистер Зигвер точным движением всадил иглу в вену. Прозрачная жидкость больно жгла руку, а под конец это стало совсем невыносимым. Боль прошла так же резко, как и началась.
- Как ощущения?
- Пока всё нормально.
Через пять минут Скипу непреодолимо захотелось спать. Он лёг на кровать, вытянулся и подумал, что давно не ложился в постель с таким удовольствием. «С тех самых пор, как Боб застрелился» – пронеслось в голове. Скип резко открыл глаза. Как застрелился? Он жив, он, он… Мозг словно проснулся от спячки: перед Скипом со скоростью света проносились картинки из его жизни, из его настоящей жизни. Он вспомнил всю правду, вспомнил, как уносят Бобби с простреленной головой, вспомнил, как он вводит смертельную дозу героина, пытаясь покончить с собой, как он оказывается здесь и крушит всё, что под руку попадётся… Ужас объял Скипа. Значит, это правда? Значит, те редкие видения, что он считал бредом, это была правда? И Джиа умерла десять лет назад, и Билл… Скип вскочил и закричал. Его так жестоко обманули! Двенадцать лет, двенадцать долгих лет он жил в своём крохотном мире, а теперь его выгнали в жестокую реальность, в которой все давно умерли, а он один на целой земле! Скип верещал, когда его скручивали врачи, когда его пристёгивали к носилкам. В нос сунули огромный белый ком с тошнотворно-сладким запахом, и из угла комнаты начал подниматься густой розовый дымок. Внезапно всё пропало: дым, носилки, больничный коридор, кричащие врачи.
- Он умер, - сказал Бинглз, отложив стетоскоп.

Daren Vays
Привет, Даша. Рада тебя видеть, дорогая.
Ой. На тебя такое впечатление произвела прода? Так... необычно это звучит. Просто представить не могу: я, простой человек, не писатель какой-нибудь или философ, я могу вызывать такие сильные эмоции? Я на это способна?

Господи, как приятно такие вещи читать! Спасибо тебе, Даш! Честное слово, слёзы на глаза наворачиваются, когда видишь такую искреннюю отдачу, тем более, что мне самой фанфик очень дорог. Ещё раз спасибо тебе, что читаешь.

ребят, в тексте есть ссылка на саундтрек. Я ВАС УМОЛЯЮ включить его, тем более, что песня замечательная сама по себе и по смыслу подходит идеально.

[Ссылка на саундтрек!]
- Ты можешь объяснить, куда мы идём?! – Джиа начинала раздражаться. Том устало вздохнул и сказал:
- Я хочу уехать.
Повисло молчание. Наконец, Джиа медленно, отчеканивая каждое слово, произнесла:
- Ты бросаешь меня?
- Нет, конечно нет, я просто… просто понимаешь, мы не сможем ... вылечиться, если будем вместе, то есть, мы… как объяснить… в общем, нам надо побыть в одиночестве, привести себя в порядок… Наши отношения – это что-то взрывоопасное, сумасшедшее, вместе мы употребляем наркотики, напиваемся до истерик… пора остановиться. Они не хотели бы для нас такого, понимаешь?

Джиа стояла, как вкопанная, не зная, что сказать на это. Он устал? Чего он добивается? В груди жгло невыносимо, она ощущала, как подступают проклятые слёзы, как становится трудно дышать. «Только не плакать, нет, нет, не смей! Пожалуйста, не плачь» - билось в мозгу. Как же больно, чёрт возьми, как больно…

POV Gia

Я развернулась и сделала шаг, чтобы уйти, но тут же упала на асфальт – проклятые туфли с одним каблуком. Том кинулся поднимать меня, но я со всей силы ударила его, отпихивая прочь. Ярость застилала мне глаза.
- Ты что?!!
Господи, пожалуйста, за что мне это?! Почему ты меня так ненавидишь? Выбросив туфли на обочину, я побежала куда-то вперёд, куда глаза глядят. По щекам уже катились эти ненавистные слёзы, катилась эта слабость, которую видит весь этот чёртов мир! По чулкам побежали длинные стрелки. Плевать. Только бы всё это кончилось, кончилось, кончилось!!!
Том схватил меня за плечо и развернул к себе. Он видит мои слёзы… Пусть. Пусть! Пусть наслаждается, сука! Я чувствовала приближение истерики.
- Ты что плачешь?!
- НЕТ!
- Джиа, но мы не расстаёмся, мы просто…
- Да пошёл бы ты к чёрту, знаешь что?! Не надо делать мне одолжения, убирайся, катись куда хочешь, я тебя не держу!
- Джи, не…
- Отвали от меня! – последнюю фразу я прокричала ему в лицо, прокричала, как настоящая истеричка. Собственно, я и есть истеричка.
- Что ты психуешь, блять, мне это надоело – напиваться до потери памяти, я хочу нормальную семью, я хочу ребёнка, я жить хочу! Ты на себя посмотри, ты вся в татуировках, ты только пьёшь и колешься, ты прожигаешь жизнь, я влюбился в другую Джию!
- В другую Джию?! Поэтому ты трахался со всеми подряд, поэтому неделями не появлялся дома?! Да ты… ты… ненавижу тебя, нет между нами никаких чувств, в этом я с тобой согласна, нет и не было!!!
Чёрта с два, дорогая, были у вас чувства, ещё какие чувства, на ваши чувства весь мир дрочил в туалете, так что не ври сама себе! Просто отпусти. Слышишь? Сделай глубокий вдох, развернись на цыпочках и не спеша иди вдоль дороги. Не надо никаких криков, слёз, скандалов, а то уже толпа зевак собралась. Отпусти его, ты же гордая. Ты гордая.
- Джиа! – я развернулась – я же сильная.
- Что?
- Ты права. Прощай.
Я прошептала тихое «прощай». Хотела прокричать ему это «прощай», выплюнуть, а вышел какой-то сдавленный хрип. Он уходил навсегда из моей жизни, а я стояла, просто стояла на обочине дороги в рваных чулках и беззвучно плакала, смотря ему вслед. Он растворялся в ночной темноте. А я стояла всё дальше и дальше от него, и меня даже не освещал покосившийся фонарь, даже он отверг меня. Тома не стало. Не стало и Джии.

Тихо вдоль дороги, глотая сухую пыль, мелкими шажками под звучные гудки машин. Домой? Домой. Открою, а там никого. Пусто. И завтра, и послезавтра, и вообще всегда теперь так будет – Том ведь ушёл. Почему меня так ненавидит судьба? Наверное, мне не стоило появляться на свет – это был всего лишь краткосрочный глупый побег из небытия. Почему мой отец – я любила его, честное слово, любила! – так почему же он умер так рано? Откуда такая несправедливость? Почему моя мать ни разу не понянчила меня, почему она скончалась, едва я родилась? Почему Бобби застрелился, почему Скип сошёл с ума, почему Билл сбежал и… Том. Он поедет к Биллу скорее всего. А этого никак нельзя допустить, ведь Билл вовсе не в порядке, как думает Том. Ведь Билл развёлся со своей Джиной и пьёт, не просыхая. Ведь Билл живёт с каким-то парнем. Ведь весь мир полетел в тартарары.

Домой я вернулась поздно, очень поздно. Здесь такой хаос царит, а мне наплевать. Хочу… да ничего я не хочу. Не хочу есть, не хочу спать, не хочу семью, не хочу ребёнка. Только Тома хочу, но его у меня нет и уже никогда не будет. Остались его вещи – много вещей, осталась память о нём – это самое главное. И даже если вещи истлеют, потеряются, или ещё что-то случится, память о нём у меня никто не сможет отобрать. Вдруг я разрыдалась. Просто слёзы, кипевшие внутри, вырвались наружу, вырвалась вся боль, всё сожаление, всё невысказанное за всё это время. Я забилась в угол и уткнулась лицом в его рубашку. Глаза выедала тёкшая тушь, оставляла грязные струйки. А мне было больно, невыносимо больно от того, что единственный человек, который любил меня в последнее время, единственный, кто заботился обо мне, кто принимал меня такой, какая я есть, что он вот так сказал: «прощай». Что теперь? Теперь – ничего.

*  *  *

Я проснулась ближе к полудню. Солнце ярко светило в небе, и это раздражало. Проснуться в двенадцать часов – весь день насмарку. Хотя, разве я куда-то спешу? Я уже никуда не спешу.
Я походила по комнате, пожевала свой завтрак, совсем не наслаждаясь его вкусом, включила телевизор. Было…странно, было нечего делать, было непонятно – что я вообще здесь забыла? Без него всё казалось бессмысленным.
Время тянулось медленно, как на уроках в школе. Я как будто ждала чего-то. Ждала, что сейчас откроется дверь, и Том в клоунском колпаке шагнёт в квартиру с криком: «розыгрыш!». Но он, конечно, не пришёл. Отвратительное чувство пустоты и раздражения снедало меня. А ведь так теперь будет всегда.
День выдался ужасным, как и следовало ожидать. Я не сделала ровным счётом ничего. Ближе к обеду всё настолько осточертело, что я плюнула на обещания, данные самой себе, и вмазалась. Стало веселее. Вроде бы ничего не изменилось, но в то же время я отчётливо  чувствовала, как что-то меняется. Это… это просто эффект героина. Я потеряла счёт времени. Пойду понюхаю чего-нибудь, прогоню скуку.

Месяц жизни без Тома. Нет, не так: месяц существования без Тома. Не понимаю, почему Бог до сих пор не забрал остатки моей презренной души к себе, ну, или хотя бы не отправил гореть в Ад. Я этого заслуживаю, слышишь? Я заслужила смерть!!! Я заслу…
- Опять разоралась, шесть часов утра на дворе, ты можешь заткнуться?! – соседи правы, наверное. Не знаю. Мне всё равно. Но, откровенно говоря, Бог, я этого заслужила, а ты сжульничал и уже не раз. Смотри, ты отнял у меня мать, отца, Тома, ты…
- Если ты сейчас не прекратишь, я вызову полицию! Наркоманка чёртова!!!
Соседи меня ненавидят. Все меня ненавидят. Даже ты, Бог. Я схожу с ума, не знаю, как это описать, но во мне ещё есть немного цинизма и желания рассуждать. Это всё наркота. Она открывает мою израненную душу потокам божественного света, и из меня льётся сияние, из моего сердца. Господи, какую чушь я несу, это ж надо до такого напиться, чтобы болтать с Богом… Ещё глоточек и всё. Я ещё и алкаш. Я пью в одиночестве, сама с собой. Уже шесть раз я напивалась до полной отключки, меня выворачивало ядовитыми парами водки, и я просыпалась в луже блевотины, смешанной с кровью. Вам отвратительно? Вы меня презираете? А знаете что, знаете что я вам скажу, дорогие мои!.. Я ЕГО ЛЮБЛЮ! До сих пор! И пусть он делает, что хочет, я его всё равно буду любить, потому что он – самое светлое, что было в мой жизни, вот так…
Звонок в дверь, или мне кажется? Кажется, как обычно, кому я нужна, чтобы звонить мне, приходить, тем более в шесть утра? Но нет, вот теперь я отчётливо слышу звонок. Это, должно быть, сосед с нижнего этажа. Я его опять залила? В любом случае, не стоит открывать. Пошли вы все… подальше…

POV Tom

Ты прости меня, любимая, что сказал тебе всю эту дрянь.
Ты прости меня, родная, что не смог сберечь тебя.
Ты прости меня, красавица, что посмел любить тебя.
Ты прости меня, моя безгрешная, что я загубил тебя…

Милая моя Джи, снова пишу тебе, потому что не могу не то что дня, а одной минутки прожить, не думая о тебе. Ты сердишься на меня? Я виноват, знаю, знаю, что сильно обидел тебя. Я болен, тяжко болен. Я люблю тебя. Прости, что никогда не говорил этого, прости за грубость, невнимание, холодность. Я очень скучаю, Джи. Всё напоминает о тебе. Как ты там? Всё ли у тебя в порядке? Baby, я надеюсь, что мы выберемся из этого кошмара, слышишь? Конечно, ты не можешь меня слышать.

Это было ужасно, особенно сначала – жить без тебя, без твоей любви. Не видеть тебя, не прикасаться к твоей бархатной коже, к твоим шёлковым волосам. Я слонялся без дела, ничто не могло увлечь меня. День, два, какая разница, если нет рядом моей любимой Джи? Я забросил работу. Совсем. Наверное, все давно забыли про Тома Каулитца, все: коллеги, модели, критики. Но ты помнишь, я знаю, иначе зачем вообще я бы существовал на этой грешной земле?
Лос-Анджелес хороший город, тебе он понравится. Он похож на Нью-Йорк: днём – шумный, суетливый, жаркий, ночью – таинственный, загадочный, величественный. Красивый город.
Я лечусь от своей пагубной зависимости, весьма успешно лечусь, должно быть, потому что я хочу вылечиться. Но я так и останусь истинным наркоманом до конца своих дней, потому что зависимость от тебя не лечится никакими препаратами. Я счастлив этому. Я благодарю Бога за то, что он дал мне несколько лет счастья рядом с тобой… быть с тобой – лучшая вещь, которая могла случиться в мире.
Милая, я обещаю тебе, что как только я стану чист, как только я вылечусь от наркозависимости, я тот час, не медля ни минуты, приеду к тебе, Джи. Жди меня. И…если что, помни меня. Просто помни.

Отредактировано Physical (23.05.2012 20:07:21)

Так.
Я понимаю, что прода маленькая, и, в общем-то, ни о чём, но оттягивать смысла нет.
Лучше уже не получится.
Ну, и надо с чего-то начинать после такого перерыва...
P.S. Это не конец ещё, даже не надейтесь.

Chapter 1.
POV Tom
Самое ужасное, что только может быть на свете – это чувство страха. В голове туман, руки трясутся и холодеют, ты еле на ногах держишься от тошноты и головокружения, и ничего, ничего, чёрт побери, сделать не можешь. Ты теряешь контроль.
Иногда мне кажется, что Джиа – это всего лишь сон. Вообще всё, что с нами произошло – это нескончаемо длинный сон. Мне кажется, что я сейчас проснусь в своей комнате, и мама позовёт нас с Биллом к завтраку, и потянутся школьные будни, друзья, домашние задания… и не будет ни боли, ни страха… и Джии не будет. Это-то и самое страшное.

Наконец, дверь открылась. После получаса моих звонков, пинков, стенаний. Я замер в ужасе. Это был кто-то другой, непонятного пола болезненное худое существо. От моей Джии остались только глаза – огромные, неестественно ярко блестящие в окружении тёмных синяков. Лицо её не выражало никаких эмоций, она смотрела сквозь меня. На впалых щеках горел лихорадочный румянец.
Мы молча стояли друг напротив друга, как громом поражённые. Точнее, я – ей-то было всё равно. Я тихо тронул её за плечо. Джиа не реагировала. Зрачки были не больше бусинки – значит, героин. Значит, ей сейчас абсолютно плевать, что происходит в реальности, она находится за тысячи миль отсюда.
Я зашёл в когда-то шумный и весёлый дом. Внешне почти ничего не изменилось, но остро чувствовалась атмосфера какого-то отчаяния, надрыва. Это как хоспис, палата для умирающих. Ничем не отличается от сотен тысяч соседних палат, но кажется, что липкий дух смерти ни на минуту не покидает комнату, незримо витает в сладковато-тошнотворном воздухе.
Ничего. У меня получилось выбраться, и у неё получится. У неё не может не получиться.

К концу дня Джиа постепенно приходила в себя – взгляд стал осмысленнее, она выходила из апатии. Я терпеливо ждал, приготавливая всё необходимое: суп готовый томатный – десять банок (будете блевать дальше, чем видеть – то, что ей нужно), суп готовый грибной – пятнадцать банок (чтобы я не сдох с голоду, пока она будет бросаться на стены от ломки), сладкое (помогает пережить приступы гнева и истерик), два тома стихов (удивительно, но всех наркоманов успокаивает поэзия).
Вдруг Джиа, до этого спокойно сидевшая в кресле, вскочила и понеслась в ванную. До меня донеслось приглушённое бульканье – её выворачивало. Интересно, чем. Судя по теперешнему состоянию тела, она питается только алкоголем и наркотиками.
В дверях появилась её тоненькая, шатающаяся фигурка, похожая на тень. Лодыжки я бы смог обхватить двумя пальцами. У меня защемило сердце – это я во всём виноват. Нельзя было оставлять её одну, надо было тогда броситься за ней следом, орать, выяснять отношения… но я просто ушёл. И вот что с ней стало.

POV Gia
Меня снова замутило, к горлу подступил тошнотворный ком. Я поняла, что сейчас наблюю прямо на пол вязкой горькой желчью, как обычно. Это теперь обычно – уныло поблёвывать то там, то здесь, не заботясь ни об эстетических чувствах, ни об элементарной гигиене. Мне всё равно… Мне даже говорить лень – рот с трудом открывается, и это забавно. Соседи? Хер на них. Музыка? Любая. Целыми днями я валяюсь на кровати и смотрю в окно, и это мне не надоедает. Там, за стеклом, столько жизни…
Блевать при Томе мне показалось неприличным – героин отпускал, чувство стыда вернулось. Желчь уже жгла горло. Пришлось как можно скорее встать и припуститься в ванную. Обнимая унитаз, я думала – зачем он пришёл? Зачем?! Я даже не знаю, люблю ли его. Мне это безразлично. Нет, всё-таки героин ещё действует. А то бы я обрадовалась его приходу! Наверное.
Я встала и побрела назад, в комнату. Ходила я теперь медленно, держась за стену – это стало так тяжело! Том сидел в кресле и наблюдал за мной. Он остался таким же красивым, не то, что я. Мне стало обидно и смешно от этой же детской обиды. Зеркало теперь мой враг номер один. После расчёски для волос, разумеется – волосы лезли пучками, я слышала, как они умирают на голове, их печальный отцветающий шелест пугал и заставлял меня плакать, и даже пытаться что-то съесть. Но потом меня, само собой, жутко рвало.
Я упала на кровать – привычное место обитания. Здесь мы когда-то со Скипом тусовались, а Билл и Том жили в соседней комнате, а Бобби ночевал то там, то здесь. Кажется, что это было очень давно, лет двадцать назад, а прошло-то всего лишь три или четыре года. Как всё изменилось… Я, вообще, мазохистка – люблю вспоминать прошлое и делать себе больно. Так было всегда, сколько себя помню. За почти двадцать шесть лет жизни у меня скопился солидный багаж из воспоминаний – радостных и не очень. Да. Мне уже двадцать шесть лет…
Том лёг рядом и взял мою руку. Он что-то тихо говорил, а меня снова тошнило, и я плакала – мне было так горько, сама не знаю, отчего. Он прижал меня к себе и сказал, что всё плохое закончилось, потому что… почему? Я прослушала, пытаясь не облевать кровать. Одно святое правило у меня осталось – на кровать блевать нельзя!
Тошнит невероятно, как будто весь пищевод сожгло. Никогда такого не было – под героином блевать легко и даже приятно. Я скрутилась калачом и прижалась щёкой к его груди. Внутри размеренно ухало сердце. А моё как-то аморально трепыхалось – то заглохнет, то начнёт колотиться, как бешеное.
- Том? – с трудом выдавила я.
- Да, Джи?
- Обещай, что кремируешь меня. Я не хочу целую вечность валяться в сырой земле рядом с червями. Обещай, что у меня на смерть будет белое красивое платье.
Он не ответил, и я снова тихо заплакала. Что-то холодное покатилось по моему плечу – Том тоже плакал. Слёзы у него текли медленно, словно нехотя. Впервые за последнее время я не чувствовала себя одинокой. Осторожно поцеловав его в мокрый висок, я закрыла глаза и провалилась в темноту.

Отредактировано Physical (09.07.2012 15:37:06)

Daren Vays
Привет, Даш:)

Прости, что таак долго тянула... творческий кризис, мать его. Ну и лень-матушка, само собой:)
Мне кажется, если б не ты, я бы его вообще забросила. Так что фанфик обязан тебе жизнью в некотором роде!
Спасибо большое, что сумела вытряхнуть из меня, лентяйки, проду.

Если честно, долго не въезжала, о чём ты! Потом только заметила окончание это тупое! Надо ж так=_=
А ведь сто раз прочитала, прежде чем выложить! Старею, чёрт возьми.
Спасибо тебе ещё раз за комментарий!
Вот, наклепала там что-то ещё...
может, понравится.

я не могу дописать этот фанфик. простите.
перемещай в заброшенные или вообще удаляй.