добрый вечер)

стараюсь как могу, спасибо

  на философию потянуло.

Билл.
вот он образ.
остальных не получится(
все таки время не то.

именно такой.
будем надеятся, что получится что-то стоящее

специально кучу детских фото пересмотрела

хорошо)))

Меня кстати Эли зовут

Спасибо)
приятно познакомится)

да да. почти ничего.
но захотелось поделиться.
вот.

***

Утро. Очередное утро началось с недовольно опущенных уголков губ и опухших глаз. Томас Трюмпер был не из тех, кто мог рано вставать и оставаться бодрым, ему требовалось не менее десяти-двенадцати часов, чтобы более менее нормально себя чувствовать после сна.
Ворчание, завтрак, состоящий из легкого сливочного пудинга и чашечки крепкого английского чая, долгое расхаживание по дому в поисках пальто и перчаток. Утро выдалось непривычно морозным для декабря Франции. Обычно температура здесь не опускалась ниже -5, а сегодня, судя по прохожим, идущим мимо окон с малиновыми лицами и зажатыми варежками носами, было все -15. Но дела не будут ждать – любимая фраза нашего героя, и Том, пересилив сон, тянущий обратно в кровать или кресло у камина, вышел за порог дома, заперев дверь на два щелчка.
Всю дорогу до площади он вспоминал сюжет книги, поглотившей его до кончиков пальцев.
Пройдя по площади несколько шагов, он вдруг резко остановился и замер в неподвижном положении. Просто застыл, смотря в небо. Указательным пальцем левой руки, теребя губу, он шептал что-то, перебирая в памяти фразы мальчика, его образ, разобранный по миллиметру. Спустя пару минут он достал из широкого кармана пальто записную книжку, но поняв, что записать мысли не чем, Том стал хаотично бегать глазами по площади, ища нужную необходимость. И нашел. В лице странного, бедно одетого мальчишки, рисующего в альбоме.

Ну, вот как-то так.
Это, так скажем, начало самого рассказа. То было лишь предисловием.
Меня завтра не будет. Поэтому надеюсь, что вы меня не бросите.
П.С. огромная благодарнасть Juliy, спасибо за помощь

***

На вид мальчику было лет  12-13, издалека его худенькую фигурку можно было принять за сгорбленного ссохшегося старика или наоборот пятилетнего ребенка.  Он сидел на каком-то неаккуратно сколоченном ящике, шинель висела на нешироких плечиках, и, несмотря на холод, он рисовал. Рисовал столь увлеченно, что не замечал ничего вокруг, ни лошадей, ни презрительных взглядов обеспеченной верхушки общества, с отвращением глядевшей на его поношенные одежды.  И Том, подошедший ближе, притупился желанием записать один вывод своим прочтениям. А именно то, к каким размышлениям приводит мир, где все столь жестоко и порой продажно. Где людям не важно внутреннее содержание человека, не важен талант и умения, не важны доброта и сочувствие, не важны гении и люди. Да, именно люди. Важен только внешний вид. Важно, сколько денег у тебя в кармане и сколько этажей в доме. Сколько золота в шкатулках и сколько бриллиантов досталось в наследство от бабушки, и лучше, если она была особой королевских кровей. Им не важна человечность, то чувство, которое по сути и делает людей людьми.
И Тому стало стыдно. Он испытал обычный человеческий стыд за поведение своего круга общения. Или же совесть заговорила. Одно ли это?
Сняв перчатки, он сжал их в руке и подошел к мальчишке почти вплотную, чувствуя необычное для себя волнение. Билл, увидев пару чистеньких лаковых туфель перед глазами, несколько опешил и вскочил, опрокинув ящик и прижав к себе обеими руками драгоценный альбом.  Он узнал этого молодого человека сразу. Эти ровные черты, мягкий взгляд, улыбку, вызывавшую внутри непонятное чувство. В голове стучала только одна мысль.
“Он ни за что не должен увидеть рисунок. Нет.”
Мальчик прижал альбом к телу еще сильнее, ища взглядом сумку, валяющуюся в снегу, и стараясь, чтобы этот незнакомец, приводящий его в восхищение, не увидел ни одного штриха, ни одной линии рисунка. Билл, ухватив сумку за кожаный ремень и запихивая в нее рисовальные принадлежности, попутно рассматривал свой идеал, косясь на него недоверчивым взглядом, смешанным с щенячьим восторгом.
Его незнакомец был довольно высокого роста, и Билл дотягивал ему лишь до плеча, упираясь глазами в грудную клетку, закрытую от взгляда плотной черной тканью зимнего пальто и двумя крупными пуговицами.
Том чувствовал некую боязнь, исходившую от мальчика. Он не поднял глаз, пряча взгляд в дорогих бумажках. Трюмпер понимал, что молчание превращается в нудную паузу, которая может привести к не лучшим последствиям, в том числе и побегу этого мальчишки. И, слегка кашлянув, придавая твердости голосу, млеющему перед этим ребенком, сказал:
-Ты не бойся, я просто хотел, - на этом моменте он замялся, боясь неправильного понимания мальчика со стороны его поведения.
-Вы хотите, чтобы я нарисовал вас? – голос дрожит, выдавая страх мальчишки.
-Я хотел попросить твой карандаш, но… Думаю это уже не нужно, - Том поднимет лицо мальчика за узкий подбородок и глядит в его глаза цвета…
“Какой необычный цвет глаз. Янтарно-шоколадовые глаза маленького художника, как из книги.”
Именно на этой фразе Том погасил ночник. Странное совпадение. Вообще, если верить сказаниям, жизнь каждого человека похожа на жизнь одного героя из любой книги.
“Если так и дальше пойдет, то мне совсем не интересно будет жить, зная, что завтра со мной произойдет известное мне раннее.”
Мальчик рассматривал его уже с нескрываемым любопытством, кусая нижнюю губу. Он все еще в нерешительности вертит в пальцах карандаш – дорогую вещицу, помогающую ему творить. Жить.
Том посмотрел на этот заостренный нос, резко выделяющиеся скулы, ясные глаза, и внутри сжался комок плюющейся горечи. Хотелось что-то сделать для этого неизбалованного судьбой мальчика.
-Пожалуй, я передумал, - продолжал Том, - скажи мне, чего бы ты сейчас хотел?
Мальчик задумчиво склонил голову чуть набок:
-Ничего. Я счастлив.
-Ну, я все равно полагаю, что ты не откажешься пойти со мной и съесть знаменитой французской пастилы, - Том весело подмигивает смущающемуся мальчику и тянет его за рукав, - пойдем.
Глаза мальчонки загорелись, как два огонька в кромешной тьме, представляя сладости из кафе “Голубая лагуна” на улице имени Франца Мадинье.
Через двадцать минут замерзшие посетители сидели за деревянным круглым столиком у окна и, смеясь, пили лимонный чай с ванильной пастилой. Том от души хохотал, когда мальчик рассказывал ему о своих парижских приключениях. Когда Билл улыбался, у него на щеках появлялись забавные ямочки, придававшие его лицу детские черты, но глаза  его были на удивление глубоки и осознанны миром.
И все было бы хорошо, если бы Том не задал вопрос, который разрушил их идиллию.

эх, это все моя душевная чувствительность

да)

до этого еще далеко

сюрприз.)
спасибо =*

Да, угадала)
Спасибо тебе)

А вот))
Напишу)
Спасибо огромное. Буду стараться.

спасибо большое