извините, родные... всё никак не успеваю - погрязла в учёбе...

прода) я возвращаюсь к этому фику и теперь буду часто выкладывать тут проды)

Симона не могла налюбоваться на своих чистых и теперь блестящих парнишек. Лёжа валетом в крошечной кроватке, умело сколоченной соседом, и, получая из маминых рук, отяжелённых странными авангардными браслетами, тёплые бутылочки, они исполняли свой долг перед жизнью: сосали, изредка покряхтывая от удовольствия.
  Они были очень похожи: русые густые волосики обозначали линию лба, нежный пушок, покрывавший их лица, сгущался в густые длинные брови, а губки были необычно пухлыми, как у матери, и именно в этом сказывалось их кровное начало. Хотя оба мальчика были прехорошенькими, по мнению бабушки, младший был потоньше и помиловидней, а старший помужественней и крепче.
  Эти детки были долгожданными. Симона в очень юном возрасте, едва достигнув восемнадцати, вышла замуж по большой и в то же время мимолётной любви, вопреки ожиданиям родителей. Избранник её был широкоплечим и сильным мужчиной, в уже достаточно состоятельном возрасте.
  К новым идеям он всегда был настроен сдержанно, к незнакомым людям – подозрительно. Три дня он наблюдал за странной девушкой, постоянно сидящей в парке с забытой всеми книжкой, сквозь просветы листьев низкого кустарника, и спустя два года женился на ней. Она стала Богом её жизни: тонкая, нежная, с ног до головы живая и активная.
  До женитьбы Йорг был честолюбив, хорошо продвигался по службе, имел много бумаг на провоз дорогих товаров, за что давали огромные деньги, но брачное счастье было для него не слишком ярким и затмило все прежние атрибуты прекрасной жизни.
  Он получил назначение на новый рейс, который обещал быть очень долгим. Симона должна была следовать за ним. Она уже складывала в маленький чемоданчик бельё и одежду, когда отец её неожиданно сильно заболел. Моне пришлось остаться. Грегор пролежал в страшном бреду два месяца, ежедневно требуя включить радио и вслушиваясь в невнятное бормотанье, доносившееся из приёмника. Вскоре он скончался.
  Через неделю после похорон Симона уже собиралась поговорить с матерью об их переезде к родственникам, что жили примерно в том месте, где практически постоянно проходил рейс Йорга, но он, без предварительного оповещения, явился сам. За то время он, как ни странно, похудел, стал каким-то собранным и обновлённым.
  В печально изменившемся доме, ещё полном духом болезни и смерти, он провёл, чудом доставшуюся ему, прощальную ночь, и рано утром Мона вышла проводить его. Вернувшись, она сначала легла ничком на кровать, обнимая подушку, всё ещё резко пахшую одеколоном, но вскоре села за любимый мольберт и приступила к рисованию. На картинах её отражалось отчаяние и расставание, словно предугадывая будущую судьбу девушки.
  За пять месяцев разлуки Симона получила от возлюбленного всего три письма с разными почтовыми индексами. К этому времени она знала, что некоторые неполадки в её организме, которые она сначала относила за счёт худобы и плохого питания, связаны с приездом её мужа в тот день и час, когда звёзды благоприятствовали зарождению ёё сына. О том, что будет сын, она не сомневалась, но о том, что их будет двое – даже подумать боялась.
  Девушка молчала. Лишь в одном из своих многочисленных писем она туманно намекнула мужу на новые обстоятельства, но Йорг той шифровки не разгадал. Бабушке, как человеку сложно устроенному, однако простодушному, и в голову не приходило, какой глубокой катастрофой чревато суеверное молчание.
  Сообщение о рождении детей она отправила зятю лишь несколько недель спустя после их рождения, когда стало ясно, что с Симоной всё будет хорошо. В ответ пришла странная телеграмма: «Примите поздравления с новорождёнными и прощайте. Йорг.»
  Едва оправившись от шока, Мона написала мужу длинное счастливое письмо, ответ на которое так и не пришёл.
  Войдя полностью в роль матери, может даже одиночки, она начала осваивать все подробности и необычные ритуалы ухаживания за детьми. По началу она боялась их брать на руки вдвоём одновременно: боялась уронить, причинить боль этим удовлетворенно кряхтящим существам.
  Отгоняя смутную и сильную тревогу, она напряжённо ждала ответного письма от мужа, ежедневно проверяя дрожащими руками почтовый ящик.
  А Йорг, получив неожиданную телеграмму, погрузился в странные для него сомнения: он почему-то чувствовал, что больше не хочет быть рядом с Симоной, не хочет видеть мордашки детей, не хочет быть отцом, в конце концов. Его охватил страх – страх страшной женской расправы. Свою жену он раньше искренне любил, а теперь боится
  Тогда он отправил домой телеграмму, три дня обдумываемую. На письмо, уместившееся на четверти листочка из школьной тетради, написанное довольно крупным почерком, ушло у него две долгих недели. Он пытался сформировать его так, чтобы уйти, но незаметно для всех, чтобы не сделать никому больно.
  Ожидая ответного письма на её огромное сочинение, Симона исхудала – она практически отказалась от еды, но при этом самоотверженно кормила, мыла, укладывала спать своих маленьких мальчиков, в которых видела единственное своё спасение от одиночества.
  Уложенные валетом, толсто запеленатые, перегретые, как пирожки в духовке, - Мона больше всего на свете боялась холода, - богатыри довольно долго спали в одной и той же старой кроватке. Фера – соседка и помощница склонялась над ними, улыбаясь совершенно беззубым ртом, как у мальчуганов, и ворковала сладким голосом:
- Агу, агу, агушеньки…
  Потом внесли другую кроватку. Они росли, смотрелись друг в друга, как в зеркало, быстро перенимая все навыки один от другого, вечно обезьянничая. С нежностью, почти научным интересом, мама отмечала в них все черты сходства и различия: младший был чуть белей, но волосы у него были чуточку темнее, кисти рук были крупнее. Правая щёчка Тома была отмечена аккуратной родинкой, в то время, как у Билла точно такая же родинка находилась параллельно, но на подбородке. Зато зубы начинали прорезаться у них одновременно, они с удовольствием выбирали сами в магазине одно и то же питание, одни и те же игрушки, и так же дружно отказывались от моркови.

нет, не очень) я планирую сначала описать их отношения в детстве, а потом быренько перескочить на двенадцатилетие х) это уже будет вторая часть х)