ПольКа ахахах**))) не переживай,томы умеют))продка завтра**будет немного грустная**но все обойдется***люблю**

ниче**

спасибо всем,к сожалению опять напряг с инетом,поэтому нет времени на лишнюю болтавню**люблю всех**до встречи**прода***

8. «Няня…»

Проснулся я, сам не знаю, через сколько, но понял, что это уже новый день. Лежал на белой кроватки, в своей одежде, но укрытый одеялом. Горло жутко болело, я стал кашлять, гулко, Боже мой,…Голова болела, в носу щекотало, и все время хотелось чхать. Знобило меня конкретно, чуть ли не колотило.
В палату вошла врач. Мисс Беренкдон. Я давно с ней знаком. С детства, будучи ребенком болезненным, я наблюдался у нее. Она всегда была ко мне очень добра. Часто дарила шоколадки, зная, что я сирота.
Была она не немецкого происхождения. Внешность во всю кричала о том, что она девушка восточная. Темная, почти черная кожа, курчавые, но всегда прямые волосы, большие губы. На вид ей, где-то тридцать-тридцать пять лет. Высокая, стройная, с белоснежными зубами.
Женщина присела на мою кровать, держа в руках блокнот и обходной лист. Она бросила на меня томный взгляд, но выдавила из себя улыбку.
-Ну,…Томми-детка, опять с тобой, что-то приключилось?
Я рассмеялся, затем снова стал кашлять.
-Бывает…- я сел на кровати.
Женщина дотронулась до моего лба, измеряя подобным образом температуру.
-Спала…- произнесла она. – А была аж 39! – мисс стала записывать, что-то в свой лист.
-А где мой учитель? – помявшись, спросил я.
-Который в канаву провалился? – женщина рассмеялась.
Я тоже не скрыл своей улыбки.
-Ну, да…
-Не знаю, он пробыл здесь весь вчерашний день, а на утро смылся.
-Ясно…- прошептал я и опустил голову.
-Значит так, Том…- произнесла врач. – Я тебе строго-настрого запрещаю употреблять в еду, что-то типа чипсов, консервантов и т.д. – Женщина подняла на меня глаза. – Чтоб такого больше не было, ясно? Кто-то будет тонуть – спасут спасатели. На то они и существуют.
-А, что? Я должен был смотреть на то, как мистер Каулитц умирает? – возмутился я.
-Ну, хорошо…, ты позаботился о мистере, как ты сказал? Каулитце? – я качнул головой. – А о себе ты подумал? – женщина слегка повысила тон. Я отвернулся. – Давай-давай, прячь свои бесстыжие глаза!
-С каких это делов они бесстыжие? – я заметно разозлился и даже немного нагрубил врачу.
-Том…- женщина смягчила свой голос. – Ты серьезно болен, ведь ты знаешь об этом?!
Я опустил голову, понимая, на сколько мисс Беренкдон права. Я действительно болел и очень опасной болезнью. Врагу такого не пожелаешь.
-Знаю…- прошептал я.
-Тебе нельзя окунаться с головой в ледяную воду. Ты не понимаешь? Для тебя это смертельно опасно!
-Простите…- почти прошептал я.
-Сегодня тебя выписывают, ты возвращаешься в детский дом и там продолжишь болеть. А семнадцатого числа придешь на обследование. Понял? – женщина бросила на меня злой взгляд.
-Все понял…- ответил я и стал вставать.
Не успел я приподняться, как резкая боль ударила по правой части головы. Я схватился за нее и буквально принуждённо сел обратно на кровать.
-Том, что с тобой? – испугалась женщина и быстро села рядом.
Мне показалось, что судорога отпустила меня, поэтому я почувствовал себя лучше и уже перестал корчиться от боли.
-Ничего, все нормально…- простые три слова, которые оказались неправдой.
Я быстро собрался и, попрощавшись с мисс Беренкдон, вышел из больницы. На улице было ужасно холодно, я весь промерз, пока ждал автобус. С недовольным выражением лица, я поглядывал на часы. Было уже около пяти вечера, скоро стемнеет.
Автобус подъехал еще нескоро, но мне удалось его дождаться.
Полчаса я ехал до детского дома, а затем сразу направился в свою комнатку. Там лег в постель и тепло накрылся одеялом так, как сильно замерз. Стал кашлять, а по телу бегали мурашки, меня знобило. Эх, если бы мама  была рядом, мне было бы, гораздо легче бороться со всеми болезнями…
Помню, когда мне было семь лет, в детском доме, в котором я тогда находился, работала очень милая нянечка. Ей было немного, немало тридцать с лишним лет. Ее красивые, блестящие, светлые локоны ложились огромной копной на тонкие и изящные плечи. Лицо ее было светлое, из тех лиц, которые, никогда не забываются. Ярче всего в этом водопаде красоты ее, был контраст между преждевременной сединой, которая слегка блестела из ее прядей и глубокой красотой необыкновенно добродушных, голубых глаз, с большими черными зрачками.
Я не знал свою маму, но образ этой женщины, почему-то всегда ассоциировался с ее образом. Как звали нянечку, сейчас я даже не вспомню. То ли Агнет, но ли Агнес, то ли Аня. Но в любом случае имя ее роли не играет. Я помню, я заболел тогда серьезно. У меня было чуть ли не воспаление легких. Каждый день я путешествовал из больницы в детдом и обратно. Тогда тоже была зима. Зима 2007 года.  Я хорошо запомнил этот год. Тогда я почувствовал себя по-настоящему одиноким. Так вот: помнится мне, когда я приходил с улицы, весь в снегу и еще больше, кашлявший, няня заходила ко мне в комнату. Тогда я спал в одной комнате с еще несколькими ребятишками из своей группы. Одним из них был мой друг – Арсений. Неделю назад узнал я о том, что он умер от менингита. Царство ему небесное. Ну, сейчас не об этом. Женщина на цыпочках подходила ко мне и прикосновением своей руки к моему плечу, будила. Я вставал и следовал за ней. Она отводила меня в свою комнату. Там было тепло, у нее стояла электрическая печка. Посадив меня перед этой печкой, она выходила буквально на пару минут и приносила мне вкусные пирожные и сладкий, лимоновый чай. Я с детства люблю лимоновый чай и вишневые тарталетки, так, как их делала моя нянечка. Я уже так давно не ел, ничего по-настоящему вкусного. Обидно…Женщина садилась со мной рядышком, держа в руках свою чашечку чая. Иногда обнимала за плечи, иногда наоборот сидела, где-то вдалеке, словно отчужденно. Кстати именно она, первой заметила мой страшный и в тоже время загадочный взгляд. Сидя около печки и греясь, женщина рассказывала мне интересные истории. Иногда ее вдохновляли страшилки и она, тогда меня еще маленького, пугала ими. Ее красивые, добрые, изящные движения вызывали на лице моем радостную детскую улыбку. Она любила абсолютно всех детей, но ко мне относилась с большим трепетом и добротой души. Может быть потому, что уже тогда и ей, и мне было известно то, что я серьезно и почти неизлечимо болен. А потом, нянечка укладывала меня спать в свою постель, тепло, укрывая одеялом. Она пела мне красивые песни на своем родном языке.  Была она вовсе не немка, но разговаривала по-немецки чисто. Так, как будто родом отсюда. Нежно гладила по голове, шепча всякие добрые и красивые слова, которые нередко вызывали на моем лице улыбку, а в душе ощущение, что я не один в этом мире. Я легко засыпал в ее теплой кровати, от которой еле ощутимо пахло ее любимыми сладкими духами и лимоновым чаем. А когда я засыпал, женщина брала меня на руки и относила в мою кровать. Так же нежно и тепло прикрывала меня одеялом, целовала в лоб и удалялась к себе.
Однажды, когда я сидел в комнате у няни и ел ее фирменные тарталетки, мне стало дурно. Тогда впервые в жизни, я почувствовал эту сильную, невыносимую боль в голове. Я упал на колени, опрокидывая стул и крепко, как сегодня и схватился за голову. Няня, испугавшись, подбежала ко мне. Меня быстро отпустило, но я не выдержав, расплакался. Няня тяжело вздохнула, и, взяв меня на руки, легка на свою кровать. Меня положила рядом, а голова моя укладывалась на ее пышной и красивой груди.
Женщина поцеловала меня в лоб и еле слышно спросила:
-Тебе еще больно, мальчик мой?
Я покачал головой, в знак отрицания.
Няня еще крепче прижала меня к себе, я чувствовал ее тепло, быстрое биение ее сердца. Самого доброго и радушного сердца, которое мне доводилось встречать в своей недолгой жизни. Ее нежные руки,  гладили меня по еще светлым волосам, перебирая каждую волосинку, словно запоминая их порядок.
Она была добрейшее существо во всем мире. Мать свою я не знал, поэтому могу ошибаться. Возможно, мама моя и была самой доброй, но образ няни врезался в мою голову, навсегда. Прошло с тех пор уже очень много лет, а я до сих пор в точно помню, каждую мимическую морщинку на ее лице, словно видел ее буквально на днях.
Вы не поверите, но дело это ваше. Хотите, доверяйте моим словам, хотите, считайте это бредом сумасшедшего или просто человека, который серьезно болен. Но я хочу сказать вам по огромному секрету то, что я до сих пор наизусть помню слова тех песен, которые пела мне на ночь няня. Ее чарующий и милый голос, несуразно для меня, выговаривал эти непонятные для меня слова. Слова, которые звучали для меня, чем-то новым и божественным, потому, что ранее не слышал я речей на иностранных языках.
Сейчас я являюсь единственным отличником в классе. Раньше учеба давалась мне с трудом. Я едва мог умножить дважды два. Сейчас же без всякого труда решаю сложнейшие уравнения, пишу сочинения на пятерки, знаю два языка в совершенстве: английский и французский. Но, помимо них изучаю еще один язык. Несколько лет назад узнал от своей учительницы, что песни, которые пела мне няня перед сном, были на польском языке. Вспомнилось мне еще и то, что фамилия у няни была польской. Теперь польский – один из самых фоворитных языков для меня. Оттого и говорю всем, что я наполовину поляк. Хотя и это тоже неправда. Я чистый немец. Моя мать и мой отец родом из Берлина. Но вскоре они переехали в Магденбург. Я всегда мечтал увидеть их, но у меня даже, никогда не было фото.
В тот вечер, когда мне было семь лет и, когда мне впервые было плохо, няня лежала со мной на кровати и, как я уже сказал, пела свои добрые песенки. К сожалению, я не могу рассказывать об этом спокойно. Вот сейчас сижу и слезы наворачиваются на мои глаза. Тушь уже давно моя потекла, а одеяло, которым я укутался -  мокрое от слез.
Перед тем, как я заснул, няня напоила меня своим вкусным лимонным чаем и тепло накрыла одеялом, вновь, тихо шепча:
-Эх, Тимми, Тимми…да прибудет с тобой Господь, ибо меня с тобой не будет…
С тех пор я больше, никогда не видел свою няню, но навсегда запомнил ее такой же прекрасной, какой она всегда и была.
Как я и сказал, имени я ее не помнил, но зато точно помнил ее фамилию. Александрова.