2.
Кому она будет нужна на воле? Работу не найти, вторую половину смысла искать совсем нет. А что еще делать в жизни?
Клеманс задумалась. А чем она занималась до того, как ее лишили свободы? Да ничем особо. Просыпалась утром, плотно завтракала (обычно булочкой с плавленым сыром, вот-вот принесенной из пекарни, горячим чаем, одним круто сваренным яйцом и фруктами), целый день валялась на кровати, под вечер выходила на улицу, прогуливалась, встречалась с людьми. Ничего интересного.
Так что и освобождения долго ждать тоже не стоит, ведь делать на свободе все равно нечего. Какая разница, где проводить свое унылое существование: здесь или там?
Хотя, там все же лучше, наверное. Запах однозначно лучше. Да и проявлений гомосексуальной любви не так много.
В семь часов все собрались на завтрак, и унылым маршем зашагали в столовую.
Опять овсянка. Жидкая и противная. Клеманс неохотно окунала кривую алюминиевую ложку в тарелку и вырисовывала круги по неприятной жиже. Кто-то из заключенных половину каши сразу же переливал в какие-то пластиковые бутылки, чтобы вечером сделать себе маску для лица. Тюрьма - не тюрьма, а за собой следить надо.
Клеманс вспомнилось, что на воле ей часто приходилось отвечать на вопрос, что она делает сегодня или какие планы на выходные. Она обычно медлила, долго обдумывала, а потом говорила, что не знает. А здесь каждый день снимают один и тот же фильм. По одному и тому же сценарию. Иногда сценаристы добавляют пару драк или халявную пачку сигарет на кровати, которую соседка по камере задолжала пару недель назад. А так ничего необычного, актерский состав периодически меняется, но декорации - те же.
- Так, у нас объявление! – залаяла надзирательница. Все заключенные быстро подняли свои головы и посмотрели на нее.
- Тут… как его… - она почесала затылок и снизила голос, - приказ новый пришел, мол, теперь уроки у вас будут.
По столовой прокатилась волна возмущения.
- Так, тихо! – надзирательница стукнула деревянной палкой, предназначающейся для спин, один из столов, так что девочки подпрыгнули от неожиданности. – Короче, будете среднее образование получать. Три часа в день. Расписание там посмотрите, возле туалета висит, - она кивнула головой в сторону уборной. – Все.
По комнате пробежался шепот.
После завтрака к туалету было не пройти. Очередь около расписания выстроилась немыслимая. Хотя какая очередь. Просто огромная толпа. Хоть учится никто и не хотел, а все равно что-то новое. Видимо, сценарист сжалился.
Клеманс спокойно дожидалась, пока толпа рассосется.
Вдруг к ней подошла Жоли, ее соседка. Они почти в один день «заехали».
- Клемансито! – радостно заявила она. – У нас первый урок сегодня французский! Правда, здорово?
Клеманс улыбнулась. Жоли была миленькой девушкой, двадцати пяти лет. Обвинялась в убийстве собственного ребенка, хотя Клеманс этому не верила. Ну как такой добрый и ласковый персонаж может убить свое дитя?
- Когда начинается? – спросила он.
- Через полчаса, - все таким жизнерадостным тоном произнесла Жоли.
Девушки пошли в камеру, чтобы подготовиться. Расчесали волосы и надели шали.
- Сигареты не забудь, - бросила Клеманс.
Прихорошившись, они побежали на урок. Прямо как в первом классе. Только тогда мамы за руку провожали, а папы улыбались, стоя чуть поодаль. Да и в руках цветы были. Да и солнце вроде светило ярче.
Все расселись за парты. За одним большим металлическим столом по пять человек. Жоли и Клеманс присели за один свободный стол.
Пока учитель не пришел, все сидели и оживленно болтали. Половина «классной комнаты» была свободна – для мужской половины населения их маленького отвратительного мирка. А что поделать, одна из первых смешанных тюрьм в мире, созданная на экспериментальной основе. Правда, встречались эти две части одного мира крайне редко. Иначе беременных бы уйма понаделалась бы, а им специальные условия предлагаются, а на такое денег тратить не хочется.
Когда пришла мужская часть, численность которой была значительно меньше женской, в комнате начался полнейший каламбур.
Клеманс почувствовала себя словно в борделе в латинском квартале. Мужчины принялись улюлюкать и делать непристойные движения, а женщины, чем же они хуже, достойно отвечали им тем же.
- Слушай, а это кто? – тихонько спросила Жоли, потрепав Клеманс за плечо.
- Ты про кого?
- Да вон тот, - Жоли кивком указала на дверь. – Охранник новый, что ли?
Клеманс посмотрела в ту сторону и увидела угрюмого молодого человека безо всяких особо выраженных эмоций на лице.
- Видимо, - пожав плечами, ответила она.
Внезапно дверь распахнулась, и вошел учитель. Женщины тут же замолчали, и их выражения на лицах приобрели какой-то тот самый женский оттенок. Мужчины угрюмо забурчали.
Новый учитель все-таки оказался учителем, а не учительницей, как надеялись мужчины.
- Потекли, сучки? – загоготали мужчины.
- Так, попрошу всех заткнуться, - спокойно объявил учитель. Строгость его тона каким-то неведомым никому образом все-таки заставила всех ему повиноваться. Что, кстати, очень странно, ведь иногда даже надзиратели не могут успокоить бунтарей. Он немного приподнял край своего воротничка, и мужская половина окончательно замолчала.
- Тоже мне учитель, чего он так выражается? – шепотом возмутилась Жоли. – Хотя он очень даже ничего, да и этих, - она посмотрела на мужчин, - успокоить смог. Бог, что ли, вспомнил о нас и спустился?
Клеманс лишь улыбнулась.
Учитель медленно обвел взглядом свой класс и все пытался понять, будет ли это хуже, чем класс из 40 старшеклассников в его старой школе.
Увидев, что ему удалось сохранить тишину, он прокашлялся и произнес голосом настоящего надзирателя, но только надзирателя-интеллигента:
- Правило номер один: стараемся быть людьми, а не заключенными, и выражаемся нормальными, подчеркиваю, нормальными словами. Второе правило: не недооценивайте эти занятия. И, наконец, третье правило: за хорошую работу, будете получать по одной сигарете. Меня называйте не иначе как «сэр», - закончив свою тираду, он еще раз обвел глазами всех в комнате, а затем добавил: -Итак, познакомимся.

ладненько