Что такое "ХЭ", простите? Я правда не знаю!
Спасибо, что не уходишь, Даш, сегодня прода будет.

Детки мои, простите, что я обещанное продолжение в срок не выложила. Вчера вечером Интернет приказал долго жить. Не сердитесь, ладно? *глаза кота из Шрека*
Спасибо, что вы здесь^^

13.

Среди нас есть люди, которых с полной уверенностью можно было бы поместить в лечебницу, ну, или хотя бы отправить на приём к психиатру. Они обладают великими идеями и стремлениями, но, в то же время, имеют желания, граничащие с безумством. К подобной категории относилась Джиа Сокорро Каранджи, рождённая итальянским капитаном Стефаном Каранджи и испанской аристократкой Сокорро де Скароне. Трудно сказать, повлияло ли на неё «воспитание», данное американскими матросами, или мятежная кровь испанских баронов не давала девушке покоя, но факт остаётся фактом – Джиа мечтала умереть молодой. Нет, она даже не мечтала, она была уверенна, что не доживёт до тридцати. Однажды вечером, озвучив эту мысль, Каранджи ужаснула свою семью подобным желанием. Сколько ей ни говорили, что жизнь не кончается столь рано, что в мире много всего интересного, девушка лишь с усмешкой пожимала плечами и повторяла: «Да, скоро умру».

Вот и сейчас, сидя в своём номере, она размышляла, сколько ей осталось. В идеале, надо умереть в двадцать семь, но как? Нельзя же умереть по заказу! Или… Самоубийство? Нет, это не для неё. «Ладно, время ещё есть, посмотрим ближе к делу» - с такой циничной мыслью Джиа захлопнула дневник и спрятала его под подушку. К сожалению, поездка проходила именно так, как она обещала ребятам: никаких вечеринок, никакой выпивки и никаких наркотиков, об этом Джерри позаботился лично. Но это же просто позор – не оставить никаких значимых воспоминаний о тату-фестивале! Что ж, раз Норман запрещает гулять, он сделает ей татуировку.

Восторгу девушки не было предела, когда она сняла защитную плёнку с рисунка – на левой лопатке красовался огромный, болотного цвета дракон, хищно оскаливший зубы. В тот момент юная Каранджи твёрдо решила покрыть татуировками всю спину и руки. Денег уйдёт немало, но оно того стоит, чёрт возьми!

Джиа научилась наносить татуировки, править ошибки, заправлять краской тату-машинку, стала разбираться в их типах и фирмах изготовителя. Да, для неё фестиваль не прошёл даром: Каранджи сделала несколько татуировок группе хиппи, и результат так понравился матёрым мастерам, что те наперебой начали приглашать девушку на работу.

За те две недели, что Джиа провела в Лондоне, Нью-Йорк испытал настоящий шок: в Vogue несколько фотографий растрёпанной светловолосой девушки с неаккуратным макияжем, размещённые на последней странице, произвели фурор среди модных критиков, на вершине Billboard Hot 100 оказались никому неизвестные “Friendly Fires”, а песня “A Pain That I’m Used To” стала гимном разбитых сердец. Выставочный зал на Медисон-авеню,  где какой-то молодой художник выставил картины серии “Ocean Of Emotions”, стал самым популярным местом среди творческой богемы.

Что и говорить, успех, счастье и радость лились рекой. Ребят приглашали на вечеринки, девицы дрались за место рядом с ними, даже Скип Кирк однажды утром, проснувшись среди груды неизвестных женских тел, сказал, что темпы надо сбавлять. Это было похоже на сумасшествие, но игра только начиналась.

Джиа вернулась в Нью-Йорк ранним вечером, когда сумерки уже затопили город голубой дымкой, но фонари ещё не включили, и от этого небо было столь насыщенного, ярко-синего цвета, что казалось, будто ты попал в мультфильм.
После сопутствующего подобным встречам гвалта приветствий и расспросов, Каранджи всё же смогла остаться наедине с собой. Бросив вещи в угол, она присела на кровать и обхватила голову руками. Её начала мучить совесть за совершённый перед самым отъездом поступок. Какой чёрта она купила этот дурацкий пакетик с кокаином? Джиа пошарила в кармане джинсовой куртки и достала оттуда маленький пакетик с белым порошком. Ощущать его в руках было пугающе приятно. Резкий стук в дверь заставил девушку испуганно вскочить и спрятать кокаин в рюкзак.

- Джиа?
- Нет, папа Римский! Чего тебе, Том? Я переодеваюсь.
- Скип и Боб пошли на вечеринку, а Билл в танцкласс к своей Джине. Я подумал…
- Ух ты, у Билла появилась девушка? – заинтересованно спросила Каранджи, надевая джинсовые шорты.
- Да, танцовщица с Бродвея. Она старше его на год – ей двадцать четыре. Миленькая особа, видел её пару раз. Билл просто сияет.
- Здорово! Ну так что ты там подумал? – Джиа захлопнула дверцу шкафа и подошла к Тому.
- Я подумал, что мы можем пойти гулять. В особенное место.
- В особенное место?
- Да. Я взял напрокат машину и мы можем съездить на дикий пляж в Лонг-Айленде. Там сейчас никого нет и очень красиво.
- Дикий пляж? Почему бы и нет. Я готова!

До Лонг-Айленда было около получаса езды, но ребята преодолели это расстояние за двадцать минут. Здесь и вправду было замечательно: море тихо шепталось с мелкой галькой и водорослями, разбросанными по пляжу недавним штормом. Сумерки сгустились, на небе зажглись звезды. В воздухе стоял приятый запах соли и свежести. Джиа ловко пробралась сквозь острые камни к воде и опустила туда руку. Вода была холодной. Брызнув пару капель на лицо, она вернулась к Тому, который присел на большой гладкий камень, ещё не успевший остыть после жаркого дня. Каранджи села рядом, и парень положил свою голову ей на колени. Он смешно щурился, пока она перебирала его тугие чёрные косички. Они потеряли счёт времени и болтали, пока на побережье не стало совсем холодно, и их руки не окоченели. Замёрзшие и счастливые, ребята упали на заднее сидение машины и радостно рассмеялись неизвестно чему.

Внезапно Том замолчал и как будто посерьёзнел. Он приблизился к Джие и, гипнотизируя своими тёмными глазами, нежно поцеловал девушку, притянув её к себе. Она села сверху на парня и укусила его за пирсинг. Они целовались долго, без передышки, выдыхая тепло друг в друга, и даря всю нежность, что накопилась за две недели разлуки. Стёкла начали запотевать. Том нетерпеливо стаскивал с Джии куртку, когда она теребила языком серёжку в его губе. Её дрожащее, рваное дыхание распаляло Каулитца сильнее любого допинга, и он уже не мог сдерживать дрожь в пальцах. Кровь бросилась в голову, зрачки расширились, а сердце гулко ухало, падая куда-то в низ живота, который вдруг стал тяжёлый и горячий. Джиа уже сидела на Каулитце в одних трусиках и тёрлась о пах Тома, который в блаженстве запрокинул голову назад и тяжело дышал, беспорядочно скользя руками по молодому, упругому телу, которое так манило своей красотой. Он положил её на сидение и лёг сверху, приятно придавливая своей тяжестью. Вдруг Джиа вылезла из-под него и резко села. Том непонимающе уставился на неё.

- Стой. Я хотела спросить, у тебя это уже было? – Каулитц хрипло рассмеялся и ответил:
- Ну да. – Поняв глупость своего вопроса, Джиа тоже рассмеялась. – А у тебя?
- Да. Два раза. У меня был мальчик, матрос, когда я жила в Висконсине. Мне было восемнадцать, а ему двадцать один. Мне кажется, он не очень это умел.  – Она обняла его и притянула к себе. – Но ведь тебе двадцать три.

Том сглотнул и ничего не ответил. Он прикрыл глаза и медленно вошёл в неё, стараясь не причинять боль, так как девушка была очень узкой и горячей. Постепенно он наращивал темп, и Джиа уже кричала, подаваясь вперёд бёдрами и впиваясь ногтями в его спину. Наконец, Каулитц издал сдавленный крик и опустился на Джию. В темноте её чёрные глаза горели манящим огнём. Они заснули на несколько часов, обнявшись на нешироком сидении, которое не предназначалось для подобных занятий. Когда первые лучи рассвета уже просочились сквозь запотевшие окна в машину, ребята были в пятнадцати минутах езды от Нью-Йорка.

Отредактировано Physical (10.03.2012 15:15:59)

Урааа!

Спасибо, лучшая похвала, Даш!

А оно не за горами, да. Но! Пока у нас вечеринка!

Ооо, меня так друзья называют! Конечно, можно!
Спасибо-о-о за комментари-и-ий! Йохохо! (бля, совсем с ума сошла ХД)

Ребят, спасибо, что ждёте и оставляете комментарии. Вот прода, она такая неоднозначная и, наверное, скучная, но надо как-то сделать переход к кое-каким событиям... В общем, на ваш суд.

14.

Наверное, вот так и рушится жизнь. Случайное движение… и всё.

Том в оцепенении опустился на пол и тяжело вздохнул, сжимая в руке пакетик кокаина. Как она могла? Она же клялась, что никогда, никогда в жизни не попробует ничего тяжелее травки. Сколько раз они говорили на эту тему, как искренне она выказывала своё отвращение к наркотикам! И вот теперь он сидит на полу и готов заплакать от чувства какого-то тупого бессилия и разочарования. Том почувствовал, как солёные дорожки быстро струятся по щекам, стягивая кожу. Что дальше?
Внезапно ему стало смешно – подумать только, каким надо быть идиотом, чтобы поверить ей на слово! Это был, не больше, ни меньше, дар – всё разрушать. С самого первого дня их встречи, с момента, когда он её увидел, когда подошёл к Свену и спросил, как её зовут, -  тогда надо было бежать от этой девушки, бежать, как от огня, как от чумы, как от смерти. Том протяжно завыл, уткнувшись лицом в колени. Разве не говорили ему добрые душеньки, что скорее ангелы начнут вылетать из задницы, чем такие, как она, изменятся? Кто отточил навык вранья до совершенства? Джиа. Кто долгое время промышлял карточным шулерством и мелкими кражами? Джиа. Кто, в конце концов, впервые продал ему марихуану? Джиа. И в кого Тома угораздило влюбиться? В Джию.

Как они вообще встретились? Ах да, эта вертихвостка Поль потащила Каулитца к «весёлым ребятам», которые «обязательно ему понравятся». Они играли в покер, когда прихожую огласил заливистый женский смех, перекрываемый басом, как впоследствии оказалось, Скипа. Быстрый взгляд больших карих глаз, выбившаяся из-под повязки прядь пшеничных волос и смех, смех, смех. Все любили, когда приходит Джиа. Все любили Джию. Странно, но Том не пал от её «неземной красоты» или ещё чего-нибудь в этом роде. У неё, на самом деле, почти нет груди. Зато есть мозг и острый язык. А ещё страсть ко всему запретному. Слово «нельзя» означало вызов её мошенническим способностям, и, говоря: «это слишком опасно, лучше не стоит», вы совершали ошибку. «Не стоит?… обязательно надо попробовать!».

- Что ты делаешь? – неестественно глухой голос Каранджи вывел Каулитца из раздумий.
- Что я делаю? – с усмешкой протянул Том. – Я пытаюсь понять, что сподвигло тебя это сделать – великий ум или беспросветная тупость.
- Отдай сюда. – Процедила Джиа. – Отдай!
- Тише, тише, не надо волноваться! Или ты бесишься, от того, что я держу в руках твою игрушку?
- Том, положи эту дрянь на место!
- Дрянь? Как мы заговорили! Ещё скажи, что никогда не пробовала ничего подобного, и, вообще, это – сахарная пудра. – Джиа начала говорить, но Том её перебил: – Просто скажи, зачем? Чего тебе не хватало? Приключений на свою жопу ищешь?! – громко рявкнул Каулитц. Каранджи дёрнулась – до этого момента он говорил спокойным голосом. До этого момента.
- Не ори на меня, ты знаешь, я ненавижу, когда на меня орут! – От неё веяло убийственным спокойствием.
- Ненавидишь, когда орут? А ты не задумывалась, что ненавидят другие? Ты, вообще, о ком-нибудь, кроме себя, думаешь? А я, знаешь, ненавижу, когда моя девушка – наркоманка! – Каулитц орал на всю мощь лёгких, так что если бы по счастливой случайности соседние квартиры не пустовали, они с лёгкостью могли бы загреметь в тюрьму.
- Я не наркоманка! – взорвалась Джиа – И ты, должно быть, слеп или туп, раз не замечаешь, что пакет запечатан! – Каулитц повертел в руках кулёк и отметил, что он действительно целый.
- Нет? А зачем тебе кокс, скажи пожалуйста? Или ты просто не успела стать наркоманкой? Прости, что помешал, любимая, на, пожалуйста, нюхай до посинения!
- Прекрати орать, весь дом слышит. Нужен и всё.
- Не хочешь посвятить меня в свои махинации? – уже более спокойным голосом спросил Том.
- Нет. Тебе же будет лучше.
- Чудесно! Нет, просто уди…
- Том. Пожалуйста, не устраивай скандал. Я очень устала, нам незачем ссориться и попусту выяснять отношения. Кокаин нужен не мне. Успокойся.
- С ума сойти, с кем я связался! – Каулитц швырнул пакетик на кровать.
- Так отвяжись, пока не поздно, дорогой! Куда тебе, великому фотографу, с пропащей наркоманкой валандаться! Давай, иди к своим расчудесным моделям, к своим новым друзьям, иди! Там все такие хорошие, блять! Аж тошнит.
- Да, знаешь ли, приятней находиться в интеллигентном обществе, а не с наркоманкой!
- Что?
- Забудь.
- Не забуду. Повтори, что ты сейчас сказал.
- Джиа, извини. Я перегнул палку, ты не наркоманка, просто пони...
- Пошёл к чёрту.
Она схватила кожаную куртку и вылетела за дверь. Том бессильно рухнул на кровать. Господи, ну почему всё так сложно? Зачем он это сказал? И куда она теперь пойдёт, на улице уже холодает, темно, сыро.

Джиа хлопнула дверью и, не дожидаясь лифта, побежала вниз по лестнице. Слёзы застилали глаза, и она пару раз упала, больно подвернув ноги на скользких ступеньках. Невозможно поверить, что он такое сказал. Просто плюнул ядом в лицо. Человек, которому она безгранично доверяла, которого по-настоящему полюбила, полюбила впервые искренне, бескорыстно, просто так – он назвал её наркоманкой. «Приятней находиться в интеллигентном обществе, а не с наркоманкой!» - эти слова въелись в память и до сих пор гудели в ушах, как оглушительный звон гигантского колокола. Сначала она бежала, не разбирая дороги, распихивая редких прохожих, потом куда-то шла, а потом внезапно рухнула, прижавшись к холодной кирпичной стене, и зарыдала. В голос, с чувством. Джиа вновь почувствовала себя той беззащитной девочкой, до которой никому, по большому счёту, нет никакого дела. Сколько раз она вот так сидела на незнакомых улицах, в чужих городах, сколько людей прошло мимо и не заметило обиженное на весь мир существо, одиноко притаившееся среди кустов и камней. Не самые приятные воспоминания.

На улице стало совсем холодно. В домах гасли огни, последние прохожие, потирая озябшие руки, спешили выпить горячего чаю и оказаться в тёплой постели. На улице стало пугающе тихо. Джиа совсем окоченела и уже проклинала себя за такую необдуманную выходку. Ему-то хорошо, сидит дома в тепле и уюте. Как это будет унизительно – вот так вернуться, словно признавая своё поражение, тихо прошмыгнуть в комнату. Он, наверняка, уляжется в кровать. Вот волшебно-то!
После нескольких минут раздумий, Каранджи всё же решила идти домой. Умеет мороз ставить мозги на место! Шмыгая носом и пряча руки в карманы, она утешала себя мыслью, что первая ни за что не заговорит с этим негодяем. Джиа уже шла через сквер, в котором они когда-то впервые поцеловались, когда её окликнул грубый мужской голос:
- Эй, шлюха! – Сердце упало куда-то вниз и начало бешено отстукивать ритм, отдававшийся в ушах. Только не это! Джиа ускорила шаг, но кто-то схватил её за локоть и поволок в мокрые и холодные кусты.
- Не вырывайся, убью. – Она чувствовала свой дикий, животный страх, чувствовала свои слёзы, чувствовала грубые, сильные и цепкие руки, что зажали её словно в тиски и начали расстёгивать ремень на штанах. Улучив момент, Джиа укусила насильника и вырвалась на дорогу. Тут же руки схватили её за горло и начали душить. Она хрипела и задыхалась, мир вертелся вокруг, как волчок, из-за нехватки воздуха Джиа перестала чувствовать что-либо. Она надеялась, что сейчас придёт Том, придёт кто-нибудь – ведь должен прийти! Но никто не пришёл. Маньяк перестал душить девушку, бросил её на землю, и она могла бы сбежать, но сил уже не хватало. Джиа корчилась среди червей и опавших листьев, хватая воздух, и слёзы смешивались с грязью, оставляя чёрные следы на щеках. Мерзкие руки стаскивали джинсы с её полузадушенного тела, когда послышалось рычание, и маньяк отпустил девушку, отбиваясь от собаки. Неизвестно откуда у Джии взялась бешеная энергия, но она ничего не чувствовала, в мозгу билась лишь одна мысль: «бежать, бежать!». Она влетела в здание и понеслась вверх по лестнице на последний этаж, перепрыгивая через ступеньки. Меньше чем за минуту Каранджи оказалась наверху, колотя в дверь и шепча только: «открой, пожалуйста, открой!». Джиа без сил ввалилась в квартиру, упав на руки испуганного Тома. Она вся тряслась от ужаса, рыдала и что-то шептала. По её внешнему виду Каулитц сразу догадался, что случилось. Он обнимал её, слушая судорожные всхлипы, и его сердце обливалось кровью.

Внезапно в дверь постучали.

Отредактировано Physical (20.03.2012 15:50:22)

Привет, Даяна.

Ненавижу такие банальные сцены! Честно говоря, немного боялась писать ссору, потому что многие могли бы начать читать и подумать: "о, нет, опять парк-извинения-секс". Я думала, что это кого-то оттолкнёт, но нет! Спасибо, что оценила этот маленький кусочек, наверное, самый главный в этой проде.

 

Ой, ну перестань... я заливаюсь краской и глупо подхихикиваю. Но мне приятно, да!)
Спасибо за коммент, Дей, надеюсь, прода тебе понравится.

Да ладно, Даш, ты не обязана мчаться сюда при первой возможности. Но я очень рада, что ты здесь, мне это важно.

Рада, что тебе понравилось!

Мне самой пока не до конца понятно! Но в следующих главах все тайны (а их не так уж много) разоблачатся.

Так здорово, что ты комментируешь! Вот я сижу сейчас и тупо не могу перестать улыбаться в монитор. Надеюсь, лучи добра, которые я посылаю в такие моменты, доходят до тебя, дорогая!
Читай новую проду, может, она тебе понравится.

16.

В комнате царили полумрак и беспорядок, который из-за дорогих, сваленных в кучи вещей, можно было назвать творческим. На полу валялись шикарные туфли, разбросанная вперемешку с пустыми бутылками одежда издавала запах элитных духов. Там и тут примечались вещи роскошного разврата: коробка сигар, бриллиантовые запонки, недопитая бутылка Dom Perignon… кокаин. Кокаин. Несколько мешочков, зеркальце, пластиковая карта и даже стеклянная трубочка, словно специально созданная для этой цели, - всё лежало на прикроватной тумбочке, рядом с синей бархатной шкатулкой, в которой лежал подарок для Джии – «колье её мечты». Теперь уже никто не скрывал своё пагубное пристрастие, никто не прятался в туалете и никто не прятал сам наркотик. Казалось, что у них есть всё, о чём можно мечтать: деньги, слава, молодость, любовь. Они пили жизнь большими, вкусными глотками, сжигали себя на костре удовольствий, каждую ночь умирали и рождались заново. Их ненавидели. Их обожали. Им завидовали. Ими восторгались. Их презирали. Их не замечали. Они были счастливы. По-настоящему, что бы там кто ни говорил. Свадьба Билла Каулитца, самого востребованного молодого художника, и танцовщицы королевского балета Джины Л., выставка фотографий Тома Каулитца “Shot”, тату-конвенция в Лос-Анджелесе, на которой Джию Сокорро Каранджи признали лучшей женщиной-татуировщиком и называли теперь только «Святая Джиа»… и “Friendly Fires”. Первые концерты, первый тур. Кто помнил, с чего всё начиналось? Два года, уже два счастливых года пять молодых людей находились на вершине мира сего и не знали равных. Их успех, столь головокружительный и громкий, сорвал головы тысячам подростков, и те убегали из дому, бродяжничали, подражали им.

Том полусидел-полулежал на огромном диване, окружённый бордовыми бархатными подушками и какими-то платьями, рядом валялась недоеденная коробка шоколадных конфет, надкусанный персик, два разбитых хрустальных бокала… и Джиа. Обнажённая и прекрасная Джиа, Джиа, от которой пахло пряным вином, шоколадом и любовью. Том медленно опустился на неё и начал вырисовывать языком какие-то символы на нежной шее. Она провела губами по его щеке и закусила мочку уха. По телу парня пробежала приятная дрожь. Джиа, зная, что Том млеет от укусов, сделала это сильнее. Каулитц поднял на неё мутный взгляд сверкающих тёмных глаз и улыбнулся развратной улыбкой.
- Подожди… - прошептала девушка. – Дай трубочку и зеркало. – Ловко начертив четыре белые дорожки, Том протянул Джие наркотики. Она перевернулась под Каулитцем на живот и шумно вдохнула яд. Уронив голову на подушки, Каранджи пододвинула зеркальце парню.

Комнату заполнили вздохи и стоны. У Джии в глазах всё троилось, меняло окраску и смешивалось в одно вертящееся пятно. Том долго не мог кончить и насладиться – побочный эффект секса под наркотиком. Но вдруг их с головой накрыла волна яростного счастья, мир упал куда-то вниз, зазвенел, разорвался на маленькие весёлые лоскутки и тихо закружил пеплом в пустоте. Последнее, что помнил Том – ярко-красный мерцающий круг, который противно пищал и рассказывал дурацкий анекдот про кетчуп.

Он проснулся от странного ощущения тревоги. Казалось, что в комнате кто-то есть и наблюдает за ними. Том включил ночник и оглянулся. Ничего необычного, всё на своих местах. В комнате довольно прохладно, но Том сам оставил окно на ночь открытым. Джиа спала рядом, как всегда, свалив подушку на пол. «Ты настоящий псих, Томас» - промелькнуло в голове у Каулитца, и он пошёл на кухню, чтобы налить себе воды. Какой-то странный запах резко ударил в нос парню, когда он вставал с кровати, но исчез также внезапно, как и появился. Страх поднялся вверх по горлу, затопляя сознание. «Всё в порядке, всё хорошо, сейчас ты попьёшь водички, ляжешь в тёплую кровать, обнимешь Джию, и эта проклятая ночь закончится! Да, закончится!» - мысли лихорадочно носились в голове и нервировали Тома. Он осушил стакан, вернулся в комнату и уже был готов залезть в постель, но вдруг наступил в холодную вязкую лужу. Матерясь, Том отскочил на одной ноге в другую сторону и свалил ночник. Темнота вползла в комнату, залезла липкими пальцами под рёбра и сдавила внутренности. У Тома спёрло дыхание. Вскрикнув от страха, он перевернул Джию и оцепенел – от носа до подбородка тянулась широкая тёмная полоса засохшей крови. Каранджи была мокрой и холодной, глаза закатились, а изо рта капала пена. Передозировка. Том закричал.

- Том, проснись, проснись же! – трясла его Джиа, разбуженная леденящим душу криком. Каулитц резко вскочил, бешено озираясь и таращась на девушку. «Джиа, Джиа!» - только и мог шептать он, сгребая её в охапку и прижимая к груди. Только сейчас Том понял, как это ужасно – потерять любимого человека. Сон был жестоко реалистичен. Он ещё долго тяжело дышал, положив мокрую голову на колени девушки, долго сжимал её руку и что-то бормотал. Джиа задумчиво смотрела на лунный свет, перекрасивший предметы в белое, на забравшиеся в комнату тени деревьев, что росли в сквере неподалёку. Ей вспомнилось, как два года назад в этом сквере на неё напал психопат Оби, как она хотела убить его, как она стояла с ножом у его двери, и ей позвонил Том. Он был так весел, нёс какую-то забавную чушь, и Джие вдруг стало всё равно. Оби как будто умер в своей квартире, умер без помощи Джии. Она медленно развернулась и поднялась к себе. А Том продолжал говорить по телефону о фотографиях.

Том прекратил метаться, дыхание его успокоилось, и он заснул на коленях Каранджи. Его красивое лицо отражало сияние Луны, веки изредка вздрагивали. Джиа поцеловала его в висок и заснула с горько-сладким привкусом любви на губах.

Отредактировано Physical (24.03.2012 21:46:41)

Привет, Катя.
Спасибо, что ты здесь. Ты замечательный читатель.

Кто знает, кто знает.

Просто трагедии трогают сильнее, чем счастье. Да и хэппи-энды я писать не умею - они у меня глупыми и наигранными получаются.

Спасибо тебе за такие слова. Я ведь этого хочу - чтоб "цепляло".
Но это всё. Половина пути уже пройдена. Дальше горечи будет больше. Возможно, у тебя изменится отношение и к героям, и к фанфику, потому что персонажи покажут себя в другом, не всегда выгодном свете. Ты уже познакомилась с ними, они к тебе привыкли, так что, ты увидишь их настоящими. Честными. Такими, какие они на самом деле.

Что ж, дамы и господа, начинается вторая часть. Надеюсь, все (я хочу выделить это слово, ВСЕ) читатели останутся со мной.

Отредактировано Physical (24.03.2012 14:16:13)

На смену холодным ливням и порывистому осеннему ветру пришли маленькие колючие снежинки. Впрочем, они таяли, едва прикоснувшись к земле. Молодой красивый парень не спеша прогуливался по Бродвею, скользя взглядом по фигуркам деловито цокающих каблучками девушек. Сумерки опустились на Нью-Йорк, заставив город включить манящие разноцветные огни, зазывавшие в дорогие бутики, бары, кварталы с непотребными девками. Том любил гулять в одиночестве по Нью-Йорку, любил его шум и хвастливую суету, его широкие, свободные улицы, его грязный воздух.

Дойдя до пересечения Бродвея и Пятой Авеню, Том свернул в неприметный переулок, спрятанный между домами, бодрым шагом прошёл несколько метров и, быстро взлетев по ступенькам, очутился в старом баре «Голубые листья». Никто точно не знал, бар это, или бордель, скорее всего, и то, и другое. Здесь подавали отменный ирландский виски и старый добрый эль, настоящий английский эль с пряными травами и имбирём, а не то безвкусное пойло, что называли элем в других барах и пабах города.
Старожилы говорили, что когда-то здание бара было частным театром одного уважаемого сэра, но потом он то ли разорился, то ли подарил театр городу, и власти не смогли его содержать, но, в конце концов, здание распродали по частям, и помимо «Голубых листьев» появились прачечная, парикмахерская и книжная лавчонка.

Из-за романтического театрального прошлого бар любили спившиеся художники, третьесортные актёры, циркачи и прочий творческий сброд. Кроме того, здесь танцевали бурлеск. Настоящий, красивый, завораживающий бурлеск с блестящими костюмами, старыми песнями и хорошенькими танцовщицами, которые за небольшую плату не брезговали делить постель с посетителями. Среди них была одна премилая особа, пользующаяся большим успехом у публики, несмотря на физическое уродство, – длинноногая мулатка Коко. Жаль, что её длинная стройная нога была единственной, но это (воистину любопытная странность!) добавляло ей импозантности и шарма. Коко нельзя было назвать красавицей – помимо того, что она не досчитывалась ноги, её лицо пересекал тонкий шрам, тянувшийся от левого глаза до подбородка, но она пользовалась бешеной популярностью у мужчин.
Коко не могла танцевать из-за своей одноногости, но у неё был воистину чарующий голос. Стоило ей спеть “Don’t leave me, my sad baby”*, как публика начинала рыдать и заказывать двойную порцию виски. Все вспоминали свои маленькие трагедии, сломанные мечты, неудавшуюся жизнь, первую любовь. Можно сказать, что Коко была звездой «Голубых листьев».

Они познакомились месяц назад, когда Том, в который раз поругавшись с Джией, решил напиться и умереть. Сначала он, по привычке, пришёл в дорогой бар “Drunk Crane”** и напился так, что еле стоял на ногах. Потом бедняга долго шёл, сам не зная куда, потом начался дождь, Том увидел бездомного пса, который жалобно скулил в расщелине между домами, и зарыдал. Олицетворяя себя с несчастным животным, Том приютился под протекающим козырьком старого здания и заснул рядом с трухлявым пнём. Тем временем, гроза разбушевалась не на шутку. Коко, стоявшая на ступеньках здания, заметила красивого юношу, продуваемого всеми ветрами, и сжалилась над ним. Сжалилась настолько, что даже заплатила полтора доллара бармену, чтобы он отнёс Каулитца к ней в комнату. Следующее утро Том встретил в одних трусах, лёжа в сухой тёплой кровати рядом с мулаткой. Они разговорились. Тома подогревал юношеский интерес к такому необычному экземпляру, а вот Коко, на свою беду, влюбилась в Каулитца. Уже месяц она не жила, а существовала от встречи к встрече. Она заметно похорошела, накупила себе всяких женских штучек и светилась от счастья, когда Том приходил к ней. Коко, привыкшая к побоям и пьяным дракам, боготворила Каулитца, который не только ни разу не ударил её, но даже дарил подарки. Том любил делать девушкам подарки просто так, любил смотреть, как на их лицах расцветает красивая улыбка, любил, как они кидались ему на шею с возгласом: «О, Томми!»… Для него это было естественно и почти ничего не значило, но Коко любила его сильнее с каждым днём, всё невыносимее становились минуты без него, всё горячее были её поцелуи. Коко любила Тома, но Том любил Джию.

И сейчас Каулитц пришёл в бар, чтобы сказать, что всё кончено. Он насытился ею, но не потому что она была надоедлива или скучна, просто прошёл охотничий интерес. Это как слишком много сладкого на день рождения – в конце концов, начинает тошнить.

На часах было семь вечера – раннее время для посетителей, так что бармен только начал протирать стаканы и столы. Поздоровавшись с ним кивком головы, Том быстро взбежал вверх по лестнице и постучал в комнату Коко, служившую одновременно и спальней, и будуаром. Она сидела на высоком табурете, поджав свою единственную ногу, и грустно смотрела в окно. Коко чувствовала, что Каулитц к ней охладел – приходит реже, уходит быстрее, поцелуи его не такие страстные, её стоны успокаивают его, и он отворачивается к стене с чувством выполненной работы, а ведь раньше эти стоны распаляли его. Том подошёл к ней и, быстро поцеловав в щёку, сел напротив. Коко печально усмехнулась.
- Коко… Я знаю, ты умница, ты всё поймёшь правильно. Ты ведь знаешь, я – публичный человек, я – фотограф. Я всё время на виду, репутация для меня – это главное. Представляешь, какой скандал разразится, если кто-нибудь узнает, что мы с тобой… что я и ты…
- Что ты ходишь к шлюхе. Называй вещи своими именами, не стесняйся.
- Я не хотел так грубо. Дело даже не в том, что ты… эээ…
- Шлюха. Это называется шлюха.
- Дело не в этом. У меня есть невеста. Я люблю её. – Это был удар ниже пояса. Пусть он бы сказал, что она грязная шлюха, падаль, что она его не достойна, пусть. Пусть бы сказал, что она ему надоела, что он устал от неё. Но это! Он любит другую. Он шепчет её имя во сне. Коко впилась ногтями в обивку табурета, чтобы не разрыдаться при нём. «Надо себя отвлечь, надо отвлечь. Человек сможет пережить всё, если его что-нибудь будет отвлекать» - Коко больно щипала себя за ногу, чтобы сконцентрироваться на физической боли, но это плохо помогало.
- Коко, прости ме… ты что, плачешь? – Заметил, всё-таки.
- Иногда даже я могу плакать… - повисло тяжёлое молчание. - Иди к своей невесте, Том.
- Помни меня… – Коко рассмеялась сквозь слёзы, услышав эту реплику. Знает ли он, что ей теперь только и остались воспоминания?
- Пока, Том.
Он тихо вышел из комнаты, прикрыв дверь. Что-то щемило в груди. Нехорошо он поступил с этой девушкой. Но ему пора домой. Дома его ждёт Джиа.

Через несколько дней в газетах писали: «Молодая танцовщица из бара «Голубые листья», Лала Лаварра, по прозвищу Коко, покончила с собой, приняв смертельную дозу снотворного. Девушка оставила предсмертную записку, из содержания которой становится ясно, что самоубийство совершено из-за несчастной любви. Вопрос – кому адресовано послание? В интересах следствия, подробности не разглашаются, однако, есть предположения, что любовником Лалы был публичный человек. Данные не имеют подтверждения, обо всех новостях читайте в следующем номере газеты «…».

В маленькой комнатке толпилось слишком много людей: фотографы, журналисты, полиция. Мёртвая девушка лежала поперёк кровати. Сильный порыв ветра влетел через приоткрытое окно и унёс с собой смятый клочок бумаги, на котором было написано: «Помни меня…».

*Don’t leave me, my sad baby - "Не покидай меня, мой грустный малыш" (популярная блюз-песня 60-х)
**Drunk Crane - "Пьяный Журавль"

Отредактировано Physical (24.03.2012 21:44:04)

Привет, Даш)

Всё окау^^

Я не рада, что у тебя болит сердце, но мне очень приятно, что глава тебя настолько сильно тронула, потому что мне она не сильно нравится.

Даа... я хотела, чтобы читатель подумал что-то вроде: "о, боже, как так? Джиа умирает? УЖЕ? НЕЕЕЕТ!!!" ааа, что я несу??? wtf!

Ой, ну хватит... ну захвалили совсем. Но приятно, чёрт возьми! Спасибо большое.

Упс..   Вот я лошара, а ещё к другим придираюсь! Слушай, спасибо большое, что указала на ошибки, я просто так главы запроверяла насчёт сюжета, что не заметила самых очевидных вещей. Я не сержусь ни в коем случае и адекватно всё воспринимаю! Спасибо, Даш, не покидай меня, ок? Скоро прода.

Отредактировано Physical (24.03.2012 21:58:27)