Если кому еще интересно, вот все слэшные моменты из "Мертвых душ")) С примечаниями правда.

Господин скинул с себя картуз и размотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку. *ЛГБТ! ЛГБТ!*

<...> губернатор сделал ему приглашение пожаловать к нему на домашнюю вечеринку, прочие чиновники тоже, со своей стороны, кто на обед, кто на бостончик, кто на чашку чая.

Помещик Манилов, еще вовсе человек не пожилой, <...> был от него без памяти.

Оба приятеля очень крепко поцеловались *взасос, что ли?*, и Манилов увел своего гостя в комнату.

[описываются типы людей] <...>, пятый спит и грезит о том, как бы пройтися на гулянье с флигель-адьютантом *под руку?*, напоказ своим приятелям. знакомым и даже незнакомым.

[Ноздрев описывает Чичикову ярмарку (или что там было...) и людей, с которыми он там познакомился] <...> Штабс-ротмистр Поцелуев... Такой славный! усы, братец, такие! *что целоваться щекотно* <...> Поручик Кувшинников... Ах, братец, какой премилый человек! Вот уж можно сказать, во всей форме кутила. Мы все были с ним вместе... <...>
Я знаю, что ты бы не расстался с поручиком Кувшинниковым. Уж как бы вы с ним хорошо сошлись! <...> Эх, Чичиков, ну что бы тебе стоило приехать? Право, свинтус ты за это, скотовод эдакой! Поцелуй меня, душа, смерть люблю тебя! Мижуев, смотри, вот судьба свела: ну что он мне или я ему!
<...>
- Ты куда теперь едешь?
- А я к человечку к одному, - сказал Чичиков.
- Ну что человечек, брось его! поедем ко мне!
<...>
- Послушай, Чичиков, ты должен непременно теперь ехать ко мне <...>
- Изволь, едем, сказал он [Чичиков], - но чур не задержать, мне время дорого.
- Ну, душа, вот это так! Вот это хорошо, постой же, я тебя поцелую за это, - Здесь Ноздрев и Чичиков поцеловались.

[Ноздрев - Чичикову] Представь: снилось, что меня высекли, ей-ей! и вообрази, кто? Вот ни за что не угадаешь: штабс-ротмистр Поцелуев вместе с Кувшинниковым.
"Да, - подумал про себя Чичиков, - хорошо бы, если б тебя отодрали наяву".

- <...> - говорил Ноздрев, подступая все ближе.
- Не хочу! - Сказал Чичиков и поднес однако ж обе руки на всякий случай поближе к лицу, ибо становилось в самом деле жарко.<...>
<...> он схватил Ноздрева за обе его задорные руки и держал его крепко.
- Порфирий, Павлушка! - Кричал Ноздрев, порываясь вырваться.
Услыша эти слова, Чичиков, чтобы не сделать дворовых людей свидетелями соблазнительной сцены и вместе с тем чувствуя, что держать Ноздрева было бесполезно, выпустил его руки.

Они [Чичиков и Манилов] заключили друг друга в объятия и минут пять оставались на улице в таком положении. Поцелуи с обеих сторон были так сильны, что у обоих почти весь день болели передние зубы *а языки?*. У Манилова от радости остались только нос да губы на лице, глаза совершенно исчезли. С четверь часа держал он обиеми руками руку Чичикова и нагрел ее страшно. В оборотах самых тонких и приятных он рассказал, как летел обнять Павла Ивановича; речь была заключена таким комплиментом, какой разве только приличен одной девице, с которой идут танцевать. <...> Приятели взялись под руку и пошли вместе.

[Пьянка] Председатель, который был премилый человек, когда развеселялся, обнимал несколько раз Чичикова, произнеся в излиянии сердечном: "Душа ты моя! Маменька моя!" - и даже, щелкнув пальцами, пошел приплясывать вокруг него, припевая известную песню: "Ах ты такой и этакой комаринский мужик".
<...> Чичиков <...> стал читать Собакевичу послание в стихах Вальтера к Шарлотте. * что-то мне вспомнилась песня, про то, как два старых друга спьяну переспали...*

Селифан молча слушал [пьяные росказни Чичикова] очень долго и потом вышел из комнаты, сказавши Петрушке: "Ступай раздевать барина!"

[Селифан и Петрушка ночью тайком куда-то ходили, скорей всего - в кабак] Что делали там Петрушка с Селифаном, бог их ведает, но вышли они оттуда через час, взявшись за руки *может, это был не кабак, а дореволюционный гей-клубъ?* сохраняя совершенное молчание, оказывая друг другу большое внимание и предостерегая взаимно от всяких углов. Рука в руку, не выпуская друг друга, они целые четверть часа взбирались на лестницу, наконец одолели ее и взошли. Петрушка остановился с минуту перед низенткою своею кроватью, придумывая, как бы лечь приличнее, и лег совершенно поперек, так что ноги его уперлись в пол. Селифан лег и сам на той же кровати, поместив голову у Петрушки на брюхе *обычно пишут, что на груди, но Гоголь оригинален* и позабыв о том, что ему следовало спать вовсе не здесь.

- Скажу вам, что мужичков люблю оттого, может быть, что я и сам из мужиков. Но дело в том, что завелось меж ними много всякой мерзости. *вах, сколько двусмысленности...*­

- Ба, брат, и ты здесь! - сказал он [Костанжогло], увидев Платонова. Они обнялись и поцеловались. Платонов рекомендовал Чичикова. Чичиков благовейно подступил к хозяину [редкому красавцу, как и Платонов], лобызнул его в щеку, принявши и от него впечатление поцелуя.

Тут Костанжогло подвинулся ближе к Чичикову и <...> засунул палец в петлю его фрака.

Хлобуев подхватил под руку Платонова и пошел с ним вперед, прижимая к груди своей. Костанжогло и Чичиков остались позади и, взявшись за руки, следовали за ними в отдалении.

Чичиков хотел было лезть в карман, но почувствовал, что поясницу его приятно окружает чья-то деликатная рука [Как оказалось позже, рука принадлежала Вишнепокромову]