ЧАСТЬ 1.
Pov Tom.
Спасают сигареты. И огни города. Помогают не отдать душу темнеющим улицам, холодным осенним сумеркам; из последних сил держат ее в теле, позволяя лишь сквозь смотреть в прозрачную тьму.
Маленькие квадратики то появляются, то исчезают, составляя вместе бессмысленные образы. Если долго вглядываться, можно и различить какие-то смутные картины. Сюжет внутри. Огоньки сменяют друг друга, создавая все более запутанную мозаику. Она увлекает за собой, заставляет вдумываться в ее загадки, позволяя хоть какие-то жалкие минуты не думать о своей реальности.
И я стою, как вкопанный у окна, почти не дышу, завороженно смотрю на горящий город, вызывая в голове замысловатые сцены с недодуманным сценарием. Буквально через секунды забываю, что смотрю на окна домов, задний план расплывается перед глазами, образуя сплошной грязно-желтый фон, и взгляд уже обращен к тонкой струйке дыма, таинственно извивающейся в темноте, почти невидимой.
Клубы дыма, стремительно заполняющие воздух с каждым моим выдохом, уже не так затягивающе растворяются, окно запотело изнутри, еще сильнее затуманились золотистые огни. И комната, и я у окна уже почти стали единым облаком сигаретного дыма.
Выхожу на балкон, и тут же по рукам и спине бегут мурашки. Какой бы теплой ни была осень днем, вечерами становилось холодно…очень холодно. Оглядываю верхушки высоток, похожих на ту, в которой живу я. Прямо напротив моего дома – общежитие. Пять этажей сброда – наркоманы и проститутки, многодетные семьи и нелегалы, студенты и старики. Бывает интересно скользить взглядом по зажигающимся огням в окнах и думать, что же там происходит. Выдуманные мной истории, наверняка правдивы.
Стрелка часов приближается к отметке «полночь». В последнее время я ложусь рано, просыпаюсь поздно, хотя буквально месяц назад все было в точности наоборот. Не было времени на сон, нужно было работать, много работать, чтобы содержать себя и отца, который живет в одном из старинных особняков на краю города. Этот дом я называю дачей, потому что бываю там только на выходных, когда таковые выпадали. Теперь же отец содержит нас обоих, и мне от этого как-то не по себе, да что там, я чувствую, что немощен, хотя мне и 21 год.
Еще отчетливее чувствую морозные колючки и захожу обратно в комнату. От резкой смены температуры меня передергивает, но все быстро нормализуется. Не включая свет, начинаю раздеваться и расстилать постель. Как же не хочется ложиться на холодные простыни, но это неотъемлемая часть постельного ритуала, и я пробираюсь под громоздкое одеяло, накрываюсь почти с головой. Еще минута, и кровать превращается в уютное гнездо, глаза слипаются.
Pov Audrey.
Кутаясь в короткое пальто, выскакиваю из Дома Искусств и быстро перебегаю дорогу. Уже почти полночь, а я опять задержалась на танцах. Конечно, поначалу было обидно опаздывать на последний автобус, пока доходила до дома, ноги становились совершенно чужими, нагло отказывались работать. Мне ничего не оставалось, кроме как, подавляя мучительные судороги и преодолевая ужасные препятствия в виде лестницы и порога, едва доходить до кровати и засыпать, распластавшись по ней и уткнувшись носом в подушку. Теперь же, привыкшая, я довольно быстро добираюсь домой и даже нахожу силы, чтобы раздеться.
Решив посвятить жизнь балету, я ни минуты не думала о жизни, честно говоря, ни о чем вообще не думала, важна была лишь моя любовь к танцам. Я всегда мечтала, да и до сих пор мечтаю танцевать в огромных залах, где тысячи пар глаз будут обращены на меня, где каждый будет понимать видимое не как простые движения под музыку, а как произведение искусства. А я работаю на свою мечту, терпеливо и упорно день за днем хожу на тренировки, даже не думая отдыхать или брать выходной, танцую, танцую, танцую… Я знаю, буду танцевать, пока будут силы.
Темный переулок сменяется светлой улицей. Кругом – горящие разноцветными огнями витрины магазинов, круглосуточных и ночных, уже закрытых, дорогих и дешевых, бары, рестораны, развлекательные центры, каждый из которых сияет своим названием, пытаясь завлечь посетителя именно к себе. На этой улице даже самой темной ночью, как днем.
Фонари неустанно светят одиноким прохожим вроде меня, или шумным компаниям вроде той, что только что зашла в какой-то клуб, дорогим машинам, беспрестанно проезжающим мимо или останавливающимся у…
У обочины каждую ночь можно заметить совсем молодых девушек, которые вызывающе смотрят на проходящих мимо людей, у которых, как им кажется, должен быть толстый кошелек, предлагают себя в полное распоряжение клиенту. Поднимая выше короткие юбки, они ревностно смотрят друг на друга, стараясь переплюнуть одна другую. Но каждая из них заработает сегодня свою долю – девушки на любой вкус. Одна в драных джинсах, пухлая кудрявая, с пышной грудью; другая низкая, в мини-юбке и зеленой кофточке на голое тело, рыжая, с бутылкой пива и сигаретой; третья и вовсе без груди, чрезмерно тощая, черноволосая, с дерзким взглядом, тонной черных теней, в полупрозрачном коротком черном платье, на шпильках… Кому какая нравится?
Улавливаю на себе пристальный взгляд черных глаз. «Не оборачивайся!»- проносится в голове, и я ускоряю шаг. Сворачиваю в нужный мне переулок и вот я уже почти дома. В темном дворе ни души, даже подростки, которые в такое время только выходят на прогулку, и те, наверняка, по домам сидят. Отсчитываю третий подъезд и оказываюсь в окружении расписанных вручную стен. У меня никогда не находилось времени и желания изучать эту наскальную живопись, поэтому, как и обычно пробегаю четыре лестничных пролета и влетаю в квартиру.
Раздеваясь на ходу, стремлюсь поскорее в спальню. И вот, я уже в постели. Расслабленный выдох, глубокий вдох… Нос в подушку, здравствуй десятый сон.
Pov Bill.
-Билли, ты на высоте, малыш,- скалясь, проговорил Шульц, или, как я тайком называю его, Профессор,- как и обычно.
В ответ я удостоил его кривой улыбкой и коротким кивком. Мне не нужны неловкие комплименты от старых извращенцев-импотентов, вроде этого. Мне больше нравятся их деньги, кажется, это единственное их достоинство.
Подтягивая черные стринги к бедрам, оборачиваюсь и вижу его жадно поедающие мой зад глаза. Знаю, чего он хочет, но время уже истекло. Поднимаю с пола черное кружевное платье, совсем новое и довольно дорогое. Надо бы следить за тем, куда его швыряют нетерпеливые клиенты. Небрежно цепляю бретели на плечи и отряхиваюсь.
-Мои четыре тысячи,- вопросительный взгляд и протянутая рука с символичным жестом.
Профессор явно не хочет отпускать меня сейчас, но все же отсчитывает нужную сумму и кладет купюры мне на ладонь.
Ставлю ногу на край кровати и прячу деньги под резинку чулка. Опять моя задница чувствует сверлящий взгляд. Порой мне кажется, что он трахал бы меня сутками, если бы не оплаченное время.
Еще раз улыбнувшись ободряюще клиенту, выхожу из номера и направляюсь к лифту. В коридоре ни души, да мне и не нужен тут никто. Поскорее добраться до точки и отдать деньги Грегору. Больше ничего не хочу.
На улице уже замечаю на стоянке такси и кое-как на шпильках подбегаю.
-Сэнсэйшн-авеню, пожалуйста,- не дожидаясь приглашения, которого и не планировалось, сажусь в машину и поднимаю взгляд на водителя.
Черт тебя дери, какого хрена ты так пялишься? Ненавижу такие рожи. Чему именно он удивлен, не понять никому. Никогда не видел девушку без груди? Или парня в платье? Водитель наконец отрывает взгляд от меня и как ни в чем не бывало, выдает:
-Куда едем?
Вздохнув, повторяю еще раз название улицы и слышу тихий смешок. Думаю, он уже догадался, что мне там понадобилось, да и я не собирался стесняться своей работы.
Машина уже выезжает со стоянки на территории гостиницы, неизвестно ради чего водитель включил какую-то музыку прошлых, да что там, позапрошлых лет и заулыбался. Моему взору предстали кривые, полуразвалившиеся зубы, произвести впечатление на меня не удалось. Отворачиваюсь к окну и слежу взглядом за проплывающими мимо домами, улицами, фонарями.
Достаю из своего хранилища купюру, машина останавливается у обочины, вижу знакомые лица. Протягиваю водителю деньги, забираю сдачу. Смотрит на меня как-то выжидающе, мне что, еще и отсосать у тебя?
Выхожу из машины, и меня встречают ненавидящим взглядом те, кто еще не заработал ничего сегодня. Я не жалостливый, и меня эти взгляды ничуть не смущают. Знаю точно, они с удовольствием избили бы меня, и деньги достались бы той, которая первая схватила их. Да, на их месте, я мыслил бы так же.
Прохожу мимо них, слышу злобное шипение вслед:
-Извращенец…- не обращаю внимания на Стеллу, она опять пьет, думает, что пьяную шлюху увезут быстрее.
Ночь сегодня холодная, а я в тонком платье. Останавливаюсь в стороне и задумчиво оглядываюсь. Иногда посещают мысли о том, что пора начинать новую жизнь. Но почему то не посещает такая возможность. Хотя, конечно, это дешевая отговорка, на самом деле жизнь сделала из меня шлюху, таким я и останусь, вряд ли это обстоятельство устроит кого-нибудь. Сказать откровенно, я бы пошел за первым, кто полюбит не мою задницу, а душу. Да, легко мне размышлять, сам бы я вряд ли полюбил трансвестита. Но я уверен, если человек полюбит меня, то любым.
Pov Jorg.
Нервничаю. Да, наверно, такому человеку, как я, это не свойственно. Но повод - исключение.
Все утро думаю о сыне. Ему нужна моя забота, поддержка, я постоянно чувствую себя виноватым за эти проблемы. За то, что Том попал в больницу тогда. Чувствую себя предателем, хотя он и уверяет в том, что мне не о чем беспокоиться, я вижу, как со временем меняется его сстоняние.
Прошло уже больше четырех месяцев, а Том еще не выходил на работу. Оправдывается, говоря, что болен, и это правда.
Мимо проносятся дома и деревья, люди как-то слишком скрываются из виду. Возможно, таксист превышает скорость, с другой стороны, так я быстрее доберусь до центра города.
Я уже не боюсь, что не застану сына дома. Уже не звоню перед тем, как выехать. Он всегда дома, когда я приезжаю, на прогулку мы выходим вместе.
Как сейчас помню тот злосчастный вечер. Вечер, когда Том попал в больницу.
***
Я не мог не залюбоваться сыном. Казалось бы, еще совсем недавно, он кое-как учился в школе, не показывая усердия, но и стараясь не падать в грязь лицом, регулярно приходил домой с синяком или ссадиной, звонко смеялся в ответ на предупреждения или поучения, водил девчонок домой, каждую из которых я не видел больше одного раза.
А теперь передо мной был взрослый, окрепший мужчина, уверенно стоящий на ногах, готовый уже прокормить собственную семью. Но семьей он еще не обзавелся, и как-то раз сказал мне: "Теперь из нас двоих главный я. И кормлю нас тоже я".
Он держал в одной руке стакан с виски, в другой тлеющую сигарету и улыбался так, как улыбался только мне, спокойно, умиротворенно, по-домашнему. Том сидел за столом и выглядел, как начальник всего мира, наверняка, он им себя и считал в такие моменты. А я сидел в кресле напротив и чувствовал себя самым счастливым отцом на свете.
-Том, я приехал, чтобы поговорить с тобой на серьезную тему,- нерешительно начал я.
Эта тема действительно заставляла меня нервничать, поэтому я налил себе в стакан воды и отпил немного, смягчая горло перед тяжелым разговором.
-Да, папа, говори,- Том терпеливо ждал, пока я сосредоточусь.
Сделав еще несколько глотков воды, я все же начал говорить...
***
-Как ты мог молчать всю жизнь об этом, папа!- сын встал из-за стола и осушил стакан с виски.
-Том, пойми, это не так просто рассказать сыну...
-Не могу я понять!- он сжал кулаки, в одном из которых хрустнуло стекло.
-Том, послушай...
-Я не понимаю, отец, как можно всю жизнь врать мне, врать о таких вещах?!- оставив на столе осколки стекла, он вышел на балкон, продолжая мне кричать,- Что еще ты мне расскажешь через двадцать лет?!
Фигура за окном пошатнулась, Том упал, ударив рукой по стеклу.
-Том!?- я выскочил на балкон, падая перед сыном, лежащим без сознания, на колени,- Том! Что с тобой, сынок, очнись!
Но он очнулся только в больнице. Диагноз - сотрясение мозга и нервный срыв.
Лечение - покой в стенах психиатрической лечебницы в течение четырех недель.
Pov Tom.
Меня разбудил оглушительный звонок в дверь. Глаза распахнулись, сон отошел, словно ждал малейшего повода для этого. Внутривенно будто вкололи лошадиную дозу кофеина. Взгляд упал на часы - 11:28, среда, 15 октября. Я выскочил из постели, и легкая прохлада погнала меня к двери.
Отец с ласковой улыбкой обнял меня и прошел в квартиру.
-Как твои дела, сынок?
Я закрыл дверь и босиком прошлепал за его голосом.
-Все в порядке...
Отец сидел в гостиной на диване, закинув ногу на ногу. Это был высокий, красивый мужчина, уже в зрелом возрасте. На его лице спокойными плавными линиями лежали неглубокие морщины, придававшие его чертам благородность и ощущение душевного покоя. В медово-русых волосах лишь иногда проблескивала седина. Мне всегда нравились его руки, как я считал, аристократически изящные, с длинными тонкими пальцами, аккуратными ногтями.
Он оглядел меня темно-синим взглядом и улыбнулся. Так спокойно и так по-домашнему. Эта улыбка меня успокаивает и в то же время нагоняет грусть на душу. Я виноват перед ним. Может не так велика моя вина. Но я чувствую себя обузой.
-Прогуляемся? Тебе нужно дышать свежим воздухом,- негромкий голос, словно величавая река течет в моей голове.
Киваю и прохожу в спальню.
-Я сейчас оденусь и выйду.
Вытаскиваю из глубин шкафа одежду. Джинсы, футболка, толстовка, с верхней полки на меня обрушивается шарф, а сверху шапка. Откладываю их в сторону. Не пришло еще ваше время.
Пока одеваюсь, чувствую манящий запах с кухни. Так и не одев по-человечески футболку, выхожу из спальни и иду на запах, на губах блаженная улыбка. Кажется, я улыбаюсь, только когда отец приезжает.
Кое-как справившись с футболкой, захожу на кухню. В нос бьет аромат экзотики. Знакомо. Этот чай мне привез друг из Индии. Присаживаюсь на свое место во главе стола, передо мной оказывается кружка с горячим чаем.
-Спасибо, пап,- улыбаюсь и получаю улыбку в ответ.
-На улице холодно. Оденься теплее,- скромность у него в привычке, в ответ на благодарность он лишь заботливо улыбается и переводит тему.
Допиваю чай, встаю из-за стола и отправляюсь к себе. Наспех одеваюсь и выхожу к отцу.
-Я готов.
Pov Author.
Отец с сыном вышли из высокого многоэтажного дома.
Порывистый ветер так и норовил сбить с толку, то подталкивал в спину, то пытался согнать с дороги; срывал с деревьев листья и кружил их в воздухе, беспомощных и податливых; гудел в ушах то угрожающе, то злорадно-смешливо и бесновато. В тусклом серо-голубом небе светило уставшее от горячего лета бледное солнце.
Но несмотря на неприветливую природу и недружелюбного настроя погоду, по двору гуляли еще две девушки с колясками. У одной из них коляска была на двоих, в ее мягких теплых недрах покоились два беззащитных существа, как две капли воды похожие друг на друга.
-Как зовут твоих малышей?- спрашивала спутница счастливой мамаши, покачивая на ходу светло-розовую коляску со своей дочерью.
-Старшенького зовут Крисом, а младшего Себастианом, но мы его ласково называем Яно,- улыбалась в ответ подруга.
Девушки шли по тротуару и мило беседовали о близнецах, родившихся с разницой в шесть с половиной минут и никак не расстающихся друг с другом.
-Когда я укладываю их в разные кроватки, в квартире невозможно находиться, они тут же начинают плакать...
-Удивительно,- качала головой вторая и улыбалась детишкам.
Том и Йорг шли позади девушек молча. Йорг несколько раз пытался завести разговор, но сын вежливо отвечал "Тише-тише.." и сам замолкал. Том курил сигарету за сигаретой и слушал разговор двух матерей, точнее одной из них.
-На самом деле, близнецы похожи только внешне. Мои мальчики такие разные по характеру,- ворковала мать,- Яно может без остановки плакать и кричать без братика, а Крис такой угрюмый парень, настоящий мужчина.
Девушки рассмеялись.
Очередной порыв ветра пронзил иголками тело Тома. Парень остановился. В ушах стоял непонятный шум, смех девушек. Перед глазами помутнело. "Близнецы... Они такие разные по характеру... Никак не могут расстаться..."- вертелось в его голове вперемешку с обрывками других, менее понятных фраз.
-Том, ты в порядке?- сквозь невыносимую путаницу пробивался встревоженный голос Йорга.
-Почему!? Почему они не могут расстаться!?- закричал Том, держась за голову.
Девушки с колясками испуганно обернулись и поспешили удалиться от мужчин.
Но перед глазами Каулитца предстала другая картина: девушка с коляской на двоих обернулась медленно и холодно произнесла:
-Потому что никто не разлучает детей в раннем возрасте.
-Вы не знаете! Ничего о близнецах вы не можете сказать! Они навредят друг другу!
Девушки скрылись за поворотом. Йорг тряс сына за плечи и кричал что-то, чего Том не слышал. Парень будто в состоянии аффекта распахивал глаза, зрачки от страха сужались и он снова закрывал глаза.
-Что ты можешь знать о том, чего не испытала, сука!? Сделай им больнее, чем мне! Убей младшего!!!
Отец дал ему несколько пощечин.
-ТОМ!!!
Парень обмяк и упал. Йорг успел подхватить его и не дать упасть на землю. Сын закатывал глаза и жадно хватал губами воздух, словно задыхался. У Каулитца старшего тряслись руки, он еле вытащил из кармана телефон и набрал скорую.
Pov Tom.
Я очнулся уже в больнице. Справа, слева, сверху, снизу давили стены. Хотелось закрыть глаза и не открывать их никогда. Но я сел на кровати и поежился. Прохладно. Накидываю на плечи легкое одеяло, встаю и подхожу к окну. Судя по всему, я на третьем-пятом этаже. По мокрой аллее гуляют несколько человек, некоторые из них - больные, некоторые - их родственники. В голове тут же всплывает мысль об отце. Где он? Как он? Волнуется, переживает. А я снова чувствую себя ничтожеством.
В палату заходит врач. Что-то говорит о болезни, но я его не слушаю. Мысли заняты другим. Что же тогда произошло? Помню, как в голову били фразы о чьих-то детях, близнецах. Я кричал, потому что не мог заглушить постороние голоса. Кто-то звал меня. Кто-то говорил о детях. Кто-то кричал о боли и убийстве.
Последнее, что я услышал от врача, это то, что я могу выйти из палаты и прогуляться. Так я и поступил.
В коридоре сидели, стояли, разговаривали, молчали, плакали, смеялись больные, такие же, как и я, с потерянным взглядом, люди. Коридор оканчивался окном с решетками, на котором сидел кто-то. Иду туда, хочется посмотреть, кто же в одиночестве там коротает время...
Pov Audrey.
В душу закралось беспокойство в тот момент, когда я сделала несколько ошибочных движений в танце. За это не погладят по голове,особенно сейчас, когда дорог каждый час репетиции перед выступлением в главном концертном зале города. До премьеры остались считаные дни. Сегодня 14 октября, четыре дня, которые пролетят незаметно, за это время нужно или успеть сделать все, или не успеть ничего.
-Одри, ты сегодня не радуешь,- сказал хориограф после репитиции,- Ты слишком много сделала ошибок, я начинаю думать, кем бы тебя заменить.
-Ну пожалуйтста, Фред,- захныкала я,- Ты же знаешь, как важно для меня это выступление... Я постараюсь, Фред...
-Меня не устраивает "постараюсь", я не могу рисковать, Одри.
Меня затрясло. На глаза навернулись слезы.
-Фред! Ты не можешь меня заменить!- я уже не слышала своего голоса,- Танцевать буду я, слышишь!!!
Я кинулась на него с кулаками, но что я могла сделать против мужчины? Началась истерика. Я практически визжала и пыталась ударить его. Но мне не хотелось делать ему больно, я хотела, чтобы он понял...
Pov Author.
В светлой просторной комнате стояли в круг восемь стульев, на каждом из которых ютился человек. Во главе этого круга сидела женщина и внимательно слушала девушку в светло-серой маечке и спортивных брюках. Девушка рассказывала о своей проблеме, о том, что она помнила до того, как попала в больницу. Рядом с девушкой сидел парень с чернымы волосами, слетенными в тонкие блестящие косы; рядом с ним сидела девочка лет шестнадцати и все время что-то шептала соседу, оглядывая бегающим взглядом врача; рядом с девочкой сидела пожилая дама, которая перебирала что-то в пальцах.
-...я хотела, чтобы он понял...- девушка всхлипнула,- Мне так важно было танцевать в этот вечер... Я не помню, как я оказалась здесь...
С другой стороны девушки сидели два парня, совершенно отрешенных от мира и женщина, которая все время тряслась и повторяла невнятные бессмысленные фразы.
В коридоре послышались крики:
-Пусти меня, сволочь! Отпусти, ты делаешь мне больно! Я не псих, слышишь!?
Мимо стеклянной двери протащили бьющееся в отчаянных попытках вырваться тело.
Pov Bill.
Услышав сзади себя шаги, я одернул платье и обернулся. Подошла девушка с темно-русыми волосами, туго стянутыми сзади в хвост. Ее скромный иоблик не вызвал в моей душе ничего, кроме уныния.
-Привет..- робко произнесла она.
Я киваю в ответ и вглядываюсь в ее лицо.
-Может, ты меня помнишь...
Я не помню в лицо всех своих клиентов, оэтому прерываю ее и уточняю:
-Ты трахалась со мной?
Девушка явно смутилась. Нет, она не моя клиентка.
-Я видела тебя как-то вечером...
-Прости,- отрицательно качаю головой - не могу ее вспомнить.
-Меня зовут Одри,- девушка протягивает тонкую ручку и я ее легко пожимаю.
-Билл.
-Почему ты здесь?- смущенно спрашивает она.
-Просто так, потому что им не понравился пьяный трансвестит,- раздраженно киваю на дверь и вздыхаю.
Мы разговорились. Я узнал, что Одри танцовщица, не дешевая прститутка в клубах, а профессиональная танцовщица, кажется, она умеет танцевать любой танец. Мы быстро нашли общий язык и интересные темы для разговоров. Также я узнал, что ей некогда заниматься личной жизнью, поэтому парня у нее ниогда не было. Она учила меня танцевать. Мы весело смеялись ипонимали друг друга с полуслова. Много говорили о любви, точнее, много говорил я. А она слушала меня так, как будто я священник и проповедую ей истину. Мы до самого вечера просидели в моей палате, и, признаюсь, впервые за долгое время я почувствовал себя человеком.
На следующее утро она снова пришла, но ненадолго. Она плакала и говорила о том, что не будет больше танцевать.
-Я поняла, Билл, что мне пора посвятить жизнь чему-то другому. Одними танцами я счастлива не буду...
Я обнял хрупкое тело.
-Не торопись с выводами, Одри.. После можешь очень сильно пожалеть...
Она смотрела на меня покрасневшими глазами. После сказала, что придет вечером, и ушла.
Я несколько раз видел ее с кем-то разговаривающей. Это был высокий парень, держался он горделиво, словно всем своим видом показывая, что не должен находиться здесь. Она со смешками дергала его за косички и что-то приговаривала. Я, конечно, не ревновал. Большую часть времени Одри проводила со мной, мы говорили о жизни, а когда уставали, ложидись на кровать и обнявшись, просто молчали. Я учил ее целоваться, учил ласкать тело настолько невесомо и приятно, что не было никакого намека не секс. А через неделю нас выписали, сначала ее, потом меня. Мы обменялись телефонами и обещал друг другу не забывать время, проведенное вместе. Она научила меня танцевать танго и любить жизнь. Я обещал ей, что начну все с нового листа и обязательно приглашу ее к себе в гости на кофе. А она обещала не бросать танцы и добиться своей цели.
